Вот и пайдём, Макэй. И в агонь, и в воду. Вайна!
В это время к ним подошёл Володя Тихонравов.
— Разрешите обратиться? — сказал он, обращаясь к Макею, но посматривая и на того, и на другого.
— Что такое?
— Пушку в одном месте приглядел. Дайте десять человек—пушку привезу, —и Тихонравов плутовато улыбнулся. Надумал он уйти от Макея, захотелось самому стать командиром отряда, развернуться вовсю, показать, на что он годен. Большому кораблю — большое плаванье.
— Это вообще идея, — сказал, прищурившись, Макей, что‑то, видимо, соображая. — Подумать надо. По правде говоря, заманчиво. Как, комиссар?
— Ты прав, Макэй, надо подумать.
Вечером Тихонравов был вызван в штаб. «Неужели откажут?» — думал он, шагая по улице, на которой толкались партизаны, балагуря, с местными девчатами. «Убегу», — говорил сам себе Тихонравов. Вид у него был решительный. Он готовился держать бой. Но когда открыл дверь хаты и очутился перед Макеем, сразу понял, что страх и опасения его напрасны. Макей протянул ему руку со словами:
— Ну, что, пушкарь?
— Явился по вашему приказанию! — официальным тоном рапортовал Тихонравов.
— Ладно уж, давай по–свойски обсудим дело. Присядь‑ка. Мы с комиссаром надеемся на тебя.
Тихонравов тряхнул льняными волосами, усмехнулся и сел напротив Макея.
— Постараюсь оправдать ваше доверие.
Макей сверкнул на него глазами. Что‑то неискреннее послышалось ему в голосе Тихонравова. Он будто бы улыбнулся. Или это ему показалось? Макей вперил в него испытующий взгляд. Тот оставался серьёзным и только, словно от смущения, часто покусывал нижнюю губу. Макей подавил в себе чувство настороженности, обругал себя за недоверчивость, в которой его упрекали на партсобрании, и приказал Тихонравову собираться.
— Ты стал хорошо выглядеть, Володя, — сказал ласково Макей, словно только сейчас он увидел этого гвардейца. — А тогда к нам пришёл старик–стариком. Дюже худ был.
— Бургомистр заживо ел, — помрачнев сказал Тихонравов. — А вам спасибо за хлеб, за соль. Окреп я здесь. Случаем, когда что… Мало ли что в жизни бывает! Не забуду, как родного.
Макей протянул ему руку.
— Ну, будь здрав. Как сказала бы моя бабка Степанида, ни пуха, ни пера! Жду с пушкой.
Бледное лицо Тихонравова вдруг залил румянец, он отвёл в сторону от Макея взгляд, засопел сердито.
— Ищо, може, сам‑то не вернусь.
— Што так?
— Кокнут где‑нибудь полицаи или немцы — вот и пушка!
«Не пойму теперь я этого Тихонравова. Такой был хлопец — весь на виду, и вдруг, как улитка — ушёл в себя, скользит», — думал Макей.
— Пушечка‑то, пожалуй, ау! — грустно поделился Макей вечером с комиссаром.
— Почему «ау», кацо?
— Тихонравов что‑то задумал — не придёт, думаю. Решили было вернуть его, но он, оказывается, уже три часа тому назад ушёл с десятком хлопцев, специально выделенных для его экспедиции.
Макей и Хачтарян от погони отказались, положившись на будущее.
XIII
Ранним июльским утром партизаны выстроились на площади перед той сосной, на которой был сожжён старик Козеко. За плечами у них висели вещевые мешки, на поясных ремнях — патронташи и сбоку сумки из‑под противогазов, набитые патронами и толовыми гранатами.. Собрались и жители деревни. Были тут и Броня, и Мария Степановна с дочкой Наташей. Все с печалью смотрели на уходивших партизан. Женщины часто подносили к глазам платки. К Марии Степановне подошёл доктор Андрюша. Улыбка, кажется, не сходила с его бородатого лица, но по суровым глазам было видно, что он сосредоточился на какой‑то большой и тяжелой мысли. Пощипывая свою русую курчавую бородку, он давал Марии Степановне всяческие наставления относительно раненых. О Даше сказал:
— Организм молодой, здоровый, — справится, а риванол освежит рану, поможет грануляции.
Макей с комиссаром шли по фронту, то и дело останавливаясь то возле одного, то возле другого партизана.
— Хорошо ли на ноги навернул? — спросил Макей кого‑то и, обращаясь ко всем, сказал:
— Ноги берегите, хлопцы! Солдату на войне добрые ноги нужны.
Говоря с партизанами, Макей бросал быстрые неуловимые взгляды в сторону Брони. Думал и о сестре: «Выживет ли? А если выживет — спасётся ли от немцев? Женщины!»
Увидев доктора Андрюшу близ Брони и Марии Степановны, Макей счёл необходимым позвать его к себе. Тот почти бегом подошёл к командиру.
— Никого больше нет?
— Кроме Даши и тех хлопцев.
— Я спрашиваю в строю?! Про тех знаю. Как она? Впрочем, о ней потом.