И это было лишь начало, вход. Потом Айэт оказался в смутной, темной Вселенной, в неисчислимом множестве жизней одновременно. Казалось, в них прошли тысячи лет. Воспоминания о них были врезаны в него неизгладимо — хотя ему вовсе не хотелось вспоминать. В некоторых реальностях он становился автором или жертвой мучений, столь изощренных, что они превращались в искусство почти экстатическое. Или он просто становился другим — живущим в темном мире ради темных удовольствий — и это очень нравилось ему.
Но Айэт видел и истинную Вселенную — пространство, необычайно глубокое, затененное призрачными, синеватыми туманностями, в которых тонули неисчислимые рои звезд, но заселенное. Мириады тускло-серебристых спиральных конструкций пронизывали его, протянувшись из бесконечности в бесконечность бритвенно-тонкими слоями. Мелкие группировались вокруг крупных, следуя изгибам их спиралей, они становились все больше, сами превращаясь в центры маленьких скоплений — и этот неправильный, поразительно сложный узор тянулся, насколько хватал глаз. Все было безупречно четким, резким и лишь бесчисленность мелких деталей давала Айэту представление о невообразимых размерах этого космического города. Он видел другие, такие же бритвенно-плоские города, но уже цельные — перистые палевые пластины, рассыпавшиеся разрезными спиралями, состоявшими из еще меньших и еще — пока его глаз не тонул в тончайшей паутине самоподобного кружева. Иные города казались ему сплетенными из безупречно изогнутой синеватой проволоки — загнутые влево перепончатые, фестончатые изгибы, состоявшие из еще меньших, шествующие друг за другом, словно вырастающие у берега волны. Цепочки ажурных тяжей закручивали их в спирали, и, истончаясь до невидимости, сбегались лучами мохнатых плоских солнц. Это было немыслимо красиво — и немыслимо чуждо.
И еще более странное — бархатно-черная сфера, повисшая в пустоте, облепленная другими — все меньшими, сидящими друг на друге в какой-то неравномерной, непонятной гармонии. Мертвенно-синее сияние обрамляло их, мягко растворяясь в пустоте, пронизывая себя спутанными, ажурными нитями — они тянулись в бесконечность, образуя непредставимо сложный узор. В них запуталось множество тускло-серебристых светящихся сфер, похожих на луны — больших и столь крошечных, что они едва были заметны. Айэт чувствовал, что это — что-то необычайно древнее и важное, одно из тех немыслимо далеких, затерянных на самой окраине мироздания мест, что придали ему форму и дали законы, благодаря которым все живое появилось на свет. Это ощущение неизмеримого покоя и силы Айэт просто не мог выразить, но сейчас его интересовали более насущные вещи.
Там, во сне, он чувствовал Вэру. Это чувство не исчезло после пробуждения — он по-прежнему чувствовал его и должен был отыскать. Стыд, вызванный его паническим бегством, достиг уже такой силы, что остальные чувства отступили, даже страх — если бы Вэру отыскать не удалось, Айэт умер бы с большим облегчением.
Он полез наверх, карабкаясь по грудам битого кирпича. Они осыпались, увлекая его вниз, но юноша не сдавался. Наконец, ему удалось выбраться на улицу и он быстро пошел назад, к площади, испуганно оглядываясь — реальность теперь казалась ему смутной, как продолжение сна, но он вдруг почувствовал, что за ним следят.
Айэт остановился и тут же услышал торопливые шаги — впереди, позади, везде. Чуть дальше по улице над крышами возвышалась шестнадцатиэтажная жилая башня и он решил укрыться в ней. Лезть в темные закоулки не хотелось, но стоять посреди улицы было еще опаснее.