Хавелаар был возмущен, но... он дал слово.
На следующий день Фербрюгге снова явился и сказал, что Дюклари убедил его в том, что неблагородно оставлять без всякой поддержки Хавелаара, борющегося с такими противниками, — Фербрюгге пришел, чтобы освободить его от данного слова.
— Отлично! — воскликнул Хавелаар. — Напишите это.
Фербрюгге написал. И это его показание лежит передо мной!
Читатель уже давно понял, почему я так легко отказался от всех притязаний на правдивость истории о Саидже.
Поразительно, как запуганный Фербрюгге, еще до упреков Дюклари, положился на слово Хавелаара в деле, которое так располагало к нарушению слова!
Еще одно замечание. Со времени рассказанных мною событий прошли годы. Хавелаар за эти годы много страдал, видел страдания своей семьи — об этом свидетельствуют лежащие передо мной рукописи, — и все же он, по-видимому, чего-то ждал... Вот копия записи, сделанная его рукой:
«Я прочел в газетах, что господин Слеймерииг получил орден Нидерландского льва. Он теперь назначен резидентом Джокьякарты. Я мог бы теперь вернуться к лебакскому делу без опасности для Фербрюгге».
Глава двадцатая
Был вечер. Тина сидела во внутренней галерее и читала, а Хавелаар рисовал образчик для вышивания. Маленький Макс складывал картинки и головоломки и очень огорчался из-за того, что не мог найти «красного лифа мефроу».
— Посмотри, Тина, хорошо ли я сделал, — спросил Хавелаар, — посмотри, пальма вышла немножко больше... Как раз получается the line of beauty Xoгарта[159], не правда ли?
— Да, Макс, но листья расположены слишком близко друг к другу.
— Вот как! А как же на других образцах? Макс, покажи твои штанишки... Разве на них не такие листья? Ах, Тина, я еще помню, где ты их вышивала.
— А я не помню, где же?
— В Гааге, когда Макс заболел и мы так испугались, когда доктор сказал, что у него особенная форма головы и что нужно заботиться о том, чтобы не было прилива крови к мозгу. Как раз в те дни ты и вышивала этот узор.
Тина встала и поцеловала ребенка.
— Я нашел ее живот, я нашел ее живот! — вскричал радостный Макс, и красная дама была сложена.
— Кто слышит удары тонтонга?[160] — спросила мать.
— Я, — сказал маленький Макс.
— И что это значит?
— Надо идти спать! Но я еще не ел!
— Сначала поешь, это само собою разумеется.
Тина подала ему скромный ужин, который достала, по-видимому, из хорошо запертого шкафа, так как слышно было, как щелкнуло несколько замков.
— Чем ты его кормишь? — спросил Хавелаар.
— О, будь спокоен, Макс: это печень из жестянки, которую мы получили из Батавии, и сахар я тоже все время держала под замком.
Хавелаар вернулся к той теме, на которой оборвался разговор.
— А знаешь, — сказал он, — мы ведь все еще не оплатили счета этого доктора... Ах, как неприятно!
— Милый Макс, мы живем здесь так экономно, что скоро расплатимся со всеми долгами. Кроме того, тебя, наверно, назначат резидентом, и тогда все очень быстро уладится.
— Мысль об этом меня как раз и беспокоит, — сказал Хавелаар, — мне так не хочется покидать Лебак. Я тебе объясню, в чем дело. Ты не находишь, что после болезни Макса мы полюбили его еще сильнее? Так вот, я буду и этот бедный Лебак любить сильнее после того, как он оправится от рака, так долго истощавшего его. Мысль о повышении в должности пугает меня. Без меня им будет трудно обойтись, Тина! Но все же, когда я снова вспоминаю о наших долгах...
— Все будет хорошо. Если тебе даже придется уехать отсюда, ты сможешь помочь Лебаку впоследствии, когда будешь генерал-губернатором.
При этих словах в рисунках Хавелаара появились какие-то неожиданные линии: цветок дышал гневом, листья сделались угловатыми, острыми, кусали друг друга...
Тина поняла, что сказала что-то неуместное.
— Милый Макс... — начала она ласково.
— Проклятие!.. Неужели ты хочешь, чтобы эти несчастные продолжали голодать?.. Могла бы ты питаться одним песком?..
— Милый Макс!..
Но он вскочил, он больше не рисовал в тот вечер. Хавелаар в гневе ходил взад и вперед по внутренней галерее и наконец сказал тоном, который постороннему человеку показался бы грубым и неприятным, но совершенно иначе был понят Тиной:
— Будь проклята косность, позорная косность! Вот уже месяц я сижу и жду справедливости, а пока что несчастный народ продолжает страдать. Регент, видимо, рассчитывает на то, что никто не посмеет ему противиться! Посмотри...
Он прошел к себе в канцелярию и вернулся с письмом в руке. Это письмо лежит передо мною, читатель!
159
The line of beauty Хогарта — «линия красоты» Хогарта (1697—1764), известного английского художника, пытавшегося теоретически установить законы красоты.
160
Тонтонг — большой выдолбленный чурбан, на котором отбивают часы. Его подвешивают на некоторой высоте над землею.