т многих, в том числе от людей очень неглупых, я слышал, что большая карьера непременно требует ума. Такое утверждение, на мой взгляд, не совсем верно. Правильнее было бы сказать иначе: бывают ум и сметливость такого рода, что обладатели этих свойств просто не могут не сделать карьеры, даже если наделены добродетелью, которая, как известно, представляет собою наиопаснейшее препятствие на пути к житейскому успеху. * * * Говоря о высоком положении в обществе, Монтень замечает: оРаз уж нам его не добиться, вознаградим себя тем, что посмеемся над нимп. Эти слова остроумны, во многом верны, но циничны и, сверх того, могут стать оружием для глупцов, взысканных милостями фортуны. Действительно, наша ненависть к неравенству часто объясняется лишь тем, что мы сами ничтожны. Однако человеку подлинно мудрому н порядочному оно ненавистно главным образом, потому, что, как стена, разделяет родственные души. Трудно найти людей благородного характера, которым ни разу не пришлось бы подавлять в себе симпатию к лицу, стоявшему выше их на общественной лестнице, и, к прискорбию своему, отвергать его дружбу, хотя эта дружба обещала стать для них источником радостей и утешения. Такой человек не станет вторить Монтеню, а скажет: оЯ ненавижу неравенство: из-за него мне пришлось избегать тех, кого я любил или мог полюбитьп. * * * Есть ли на свете человек, который имел бы дело только с людьми действительно достойными? У кого из нас нет таких знакомств, за которые мы краснеем перед друзьями? Кто видел женщину, которой ни разу не приходилось объяснять гостям, почему они неожиданно застали у нее г-жу такую-то? * * * Вы - друг придворного, человека, как говорится, благородного, не так ли, и вы хотите, чтобы он отнесся к вам с самой горячей симпатией, на какую только способно человеческое сердце. Вы окружаете его нежнейшей дружеской заботой, поддерживаете в несчастьях, утешаете в горестях; вы посвящаете ему каждую свободную минуту, при случае даже спасаете его от смерти или бесчестья. Но это пустяки, этого мало. Не тратьте же зря время и сделайте для него кое-что посерьезнее и поважнее: составьте его родословную. * * * Министр или сановник заявляет, что он держится такого-то взгляда; вы слышите его слова, принимаете их на веру и остерегаетесь обращаться к нему с просьбами, которые противоречили бы его излюбленному правилу. Однако вскоре вы узнаете, что введены в заблуждение: его поступки доказывают вам, что у министров нет правил, а есть только привычка, вернее, страсть, разглагольствовать о них. * * * Мы зря ненавидим иных царедворцев: они раболепствуют без всякой для себя выгоды, а просто так, ради удовольствия. Это ящерицы, которые, пресмыкаясь, ничего не выигрывают, зато частенько теряют хвост. * * * Вот человек, неспособный снискать уважение к себе. Значит, ему остается одно: сначала сделать карьеру, потом окружить себя всякой сволочью. * * * Как бы ни опорочила себя корпорация (парламент, академия, собрание), вступать с ней в борьбу бесполезно: она устоит благодаря своей многочисленности. Позор и насмешки лишь скользят по ней, как пули по кабану или крокодилу. * * * Глядя на то, что творится в свете, развеселится даже самый мрачный мизантроп, Гераклит - и тот лопнет со смеху. * * * Даже при равном уме и образованности бедняк, на мой взгляд, знает природу, человеческое сердце и общество лучше, нежели человек, богатый от рождения: в те минуты, когда второй наслаждался жизнью, первый заходил утешение в том, что размышлял о ней. * * * Когда видишь, что коронованная особа по собственному почину совершает похвальный поступок, невольно хочется объяснить большинство ее ошибок и слабостей влиянием тех, кто окружает трон, и мы восклицаем: оКак жаль, что этот государь избрал друзьями Дамиса и Арамона!п. При этом мы забываем, что, если бы Дамис и Арамон отличались благородным и сильным характером, они не были бы друзьями монарха. * * * Чем больше успехов делает философия, тем ревностней силится глупость установить всевластие предрассудков. Посмотрите, например, как поощряет правительство всяческие дворянские привилегии. Дело дошло до того, что женщинами у нас считают только знатных дам или девок, другие' в счет не идут. Никакие добродетели не могут возвысить женщину над ее положением в обществе; это в силах сделать лишь порок. Выдвинуться и снискать уважение к себе, если у вас нет знатных предков и дорогу вам преграждает толпа людей, которые с колыбели обладают всеми благами жизни,-это все равно что выиграть или по крайней мере свести вничью шахматную партию, дав партнеру ладью вперед. Когда же - что случается довольно часто-светские условности даруют вашим соперникам слишком большие преимущества, вам приходится и вовсе прекращать игру: фора ладьи-это еще куда ни шло, фора ферзяэто уж слишком. * * * Наставники юного принца, которые надеются дать ему хорошее воспитание, а сами примиряются с унизительным придворным этикетом и церемониями, похожи на учителя арифметики, который, вознамерившись сделать из своих питомцев отменных математиков, для начала согласился бы с ними в том, что дважды три-восемь. * * * Кто более чужд своему окружению-француз в Пекине или Макао, лапландец в Сенегале или, может быть, все-таки одаренный человек без денег и дворянских грамот, попавший в среду людей, которые обладают одним из этих преимуществ или обоими сразу? Общество как бы молчаливо условилось лишить всяких прав девятнадцать двадцатых своих сочленов. И такое общество тем не менее продолжает существовать. Чудеса, да и только! * * * Свет и общество в целом кажутся мне книжной полкой, где на первый взгляд все в образцовом порядке, поскольку книги расставлены на ней по формату и толщине, а на самом деле царит полная неразбериха, потому что при расстановке их не посчитались ни с областью знания, ни с предметом изложения, ни с именем автора. Дружба с человеком значительным и даже прославленным давно уже не почитается достоинством в стране, где людей нередко ценят за их пороки, а знакомства/с ними ищут потому, что они смешны. * * * Бывают люди неприятные в обхождении, но не вынуждающие ближних вести себя так же, как они; поэтому мы подчас легко переносим их общество. Бывают и другие, не только нелюбезные сами по себе, но одним своим присутствием уже мешающие проявлять любезность всем остальным; такие люди совершенно невыносимы. Вот почему мы тak избегаем педантов. * * * Опыт наставляет частного человека, но, развращает государей и сановников. * * * Наша публика похожа на нынешнюю трагедию: она глупа, жестока и лишена вкуса. * * * Царедворство-это ремесло, которое пытаются возвести в ранг науки: всякому хочется занять место повыше. * * * Светские знакомства, приятельские отношения и т. д.-все это в большинстве случаев имеет такое же касательство к дружбе, как волокитство к любви. * * * Умение вскользь обронить фразу-один из важнейших секретов светского красноречия. При дворе всяк придворный: и принц крови, и дежурный капеллана и очередной врач, и аптекарь. * * * Судьи по уголовным и гражданским делам, начальник полиции и многие другие должностные лица, чья обязанность-блюсти установленный порядок, почти всегда видят людей в самом мрачном свете. Они. полагают, что изучили общество, хотя знают только его подонки. Но разве можно судить о городе по сточным канавам, о доме - по нужнику? Такие чиновники обычно приводят мне на ум сторожей при коллеже, которым отводят жилье вблизи отхожих мест и о которых вспоминают, лишь когда надо кого-нибудь высечь. * * * Шутка призвана карать любые пороки человека и общества; она оберегает нас от постыдных поступков, помогает нам ставить каждого на его место и не поступаться собственным, утверждает наше превосходство над людьми, чье поведение мы осмеиваем, не давая при этом им повода сердиться на нас, если только они не совсем уж чужды юмора и учтивости. Люди, пусть даже незнатные, но ловко владеющие этим оружием, всегда стяжают себе в свете, в хорошем обществе такое же уважение. какое военные питают к искусным фехтовальщикам. Один неглупый человек - я сам это слышал-говаривал: оЗапретите шутку, и я завтра же перестану бывать в светеп. Обмен шутками-это поединок, правда бескровный; однако, подобно настоящей дуэли, он вынуждает нас быть сдержанней и учтивей. * * * Трудно даже представить себе, сколько вреда может принести стремление заслужить столь банальную похвалу, как: оГосподин такой-то очень приятный человекп. Не знаю уж почему, но получается так, что покладистость, беззаботность, слабодушие и ветреность, сдобренные известной долей остроумия, всегда по сердцу людям; что человек бесхарактерный и живущий сегодняшним днем кажется им привлекательнее, чем тот, кто последователен, тверд, верен своим правилам, кто не забывает отсутствующего или больного друга, готов покинуть веселую компанию, чтобы оказать ему услугу, и т. д. Но не стоит перечислять недостатки, пороки и дурные черты, на которые мы взираем с одобрением, это слишком долго и скучно. Скажу только, что именно поэтому светские люди, размышляющие об искусстве нравиться, куда чаще, чем то предполагают другие да и они сами, так подвержены названным выше слабостям-они жаждут, чтобы о них отозвались: оГосподин такой-то-очень приятный человекп. * * * Есть вещи, о которых юноша из знатной семьи даже не догадывается. Как, например, в двадцать лет заподозрить, что человек с красной лентой тоже может быть полицейским шпионом?