Макунаима поблагодарил старуху за ворожбу и весело устремился в родную деревню. Ночь созвала все жучиное царство, муравьи устлали землю, а в воздухе плясали повылезавшие из воды комары. Было жарко, как в гнезде, где насиживают яйца. Старушка тапаньюмас, мать героя, услышала доносившийся из серого далека голос сына и испугалась. Макунаима предстал перед ней с хмурым лицом и сказал:
— Мама, мне приснилось, что у меня выпал зуб.
— Значит, кто-то из родни помрет, — ответила старушка.
— Так и есть. Тебе жить одно солнце осталось. А все потому, что ты меня родила.
На другой день братья ушли на рыбалку и охоту, старушка отправилась в поле, а Макунаима остался один с подружкой Жиге. Тогда он обернулся муравьем-резальщиком и укусил Ирики, чтобы сделать ей приятно. Но девушка отшвырнула муравья подальше. Тогда Макунаима обернулся помадным деревом урукý. Красавица Ирики радостно засмеялась, собрала зерна, вся разукрасилась, намазала лицо и все прочее. Стала писаная красавица. Тогда Макунаима не вытерпел, вновь обернулся человеком и стал жить-поживать с подружкой Жиге.
Когда старшие братья вернулись с охоты, Жиге сразу понял, что его подружка ему изменила, но Маанапе сказал ему, что теперь Макунаима уже насовсем сделался взрослым парнем, причем очень крепким. Маанапе был колдун. Жиге глянул — в хижине было полно еды: были бананы, был маис, был сладкий маниок, был маисовый кисель, был кашири — маниоковая водка, было много рыбы: мапарá и каморинов, консервов из пакý, ламантина с маракуйей, были сахарные яблоки, плоды абиý, сапотиллы, была пасóка из оленины и свежее мясо акути — вот эти отменные яства и еще многие другие… Жиге решил, что поругаться с братом будет себе дороже, и оставил ему красавицу Ирики. Вздохнул, поискал у себя клещей и уснул, привольно развалившись в гамаке.
На другой день Макунаима, позабавившись спозаранку с красавицей Ирики, отправился погулять. Он прошел все заколдованное пернамбукское Царство Камней и у ворот города Сантарена увидел олениху, только что давшую потомство.
— То-то я на нее поохочусь! — воскликнул он и пустился в погоню. Олениха — раз! — и ускакала, но герой подхватил ее детеныша, который едва мог держаться на ногах, спрятался за толстым стволом москитного дерева и принялся щипать олененка, так что он истошно кричал. Мама олененка вся затряслась, выпучила глаза, встала как вкопанная, развернулась и быстро-быстро побежала обратно, наконец, остановилась напротив дерева, заливаясь горючими слезами. Тогда герой пронзил молодую мать стрелой. Она упала, недолго побрыкалась и, наконец, распласталась по земле. Герой гордился новой победой. Но когда он подошел поближе к оленихе и посмотрел на нее пристально, то не смог сдержать вопля ужаса. Не иначе как Аньянга наслал это наваждение… Это была вовсе и никакая не олениха, это была совсем даже старушка тапаньюмас, мать героя, это ее Макунаима убил, это она теперь лежала перед ним на земле, вся исцарапанная колючими листьями пальм и иглами громадных кактусов.
Придя в себя, герой первым делом отправился за братьями, и все втроем всю ночь плакали, пили пальмовое пиво олонити и ели рыбный каримáн из забродившего маниока, провожая мать. Рано утром они положили тело старушки в гамак и закопали его под камнем в месте, которое зовется Муравьиным Логовом. Маанапе, а он ведь был ученый — высший класс, сделал надгробную надпись. Вот такую:
Положенное время братья постились, Макунаима все время поста героически жаловался на жизнь. Живот покойницы медленно распухал, пока, наконец, к концу сезона дождей не превратился в большой мягкий холм. Тогда Макунаима дал руку Ирики, Ирики дала руку Маанапе, Маанапе дал руку Жиге, и все вчетвером пошли бродить по свету.
Глава 3. Си, Мать Лесов
Однажды, заплутав в лесных тропах, шли они, вконец измученные жаждой, а поблизости ни речки, ни пруда, ни болотистого игапó. Даже сочный имбý, плод которого набирает вдоволь влаги, там не рос, а меж тем Вей, Солнце, проникнув сквозь листву, нещадно хлестала путников по спине. Они взмокли, как во время ритуала, все участники которого обмазываются с ног до головы пахучим маслом плодов пеки, но продолжали идти. Внезапно Макунаима встал как вкопанный и вскинул руки, делая своим товарищам знак замолчать. Все замерли и не издавали ни звука, словно ночь настала. Ничего не было слышно, но Макунаима прошептал: