Но, с другой стороны, разве величайший среди людей служитель добра и свидетель Истины мог пройти в мир, не вызывая к себе ожесточения, доходящего до полной непримиримости? Разве «князь мира сего» и его неисчислимые служители могли оставить безнаказанным и беспрепятственным это служение, не доставив ему высшей славы и торжества мученичества и исповедничества? Разве, говоря уже более конкретно, Предтеча проповедью своею и своим бестрепетным словом истины не должен был навлечь на себя такой вражды, которая не могла не привести — рано или поздно — к роковому исходу? Предтеча уже к концу своего недолгого (ведь всего около полугода) служения оказался окружен врагами, число которых могло только увеличиваться: здесь законники и фарисеи, которые «не поверили ему» (Мк. 11,31; Мф. 21, 25; Лк. 20, 5), «отвергли волю Божию о себе, не крестившись у него» (Лк. 8, 20), «не узнали его, а поступили с ним как хотели» (Мф. 17, 12). Здесь и властители мира с их раболепным окружением. Здесь и порок, в Иоанне имевший для себя неподкупного обличителя. И пред лицом всех этих угрожающих возможностей является в известном смысле случайным то, каким именно способом мир отомстил бы своему обличителю. В данном случае «ученицей вселу–каваго диавола» явилась дочь Иродиады, вкупе с матерью своей и безумным Иродом, обличаемым Иоанном за незаконный, кровосмесительный брак. Однако именно это злодеяние, будучи случайным в том смысле, что оно является лишь одним из возможных способов мести князя мира наибольшему из пророков, в то же время не является случайным в своих особенностях.
И, прежде всего, обращает внимание, что Предтеча погиб не от церковной, но от гражданской власти, по мотивам не религиозным, но личным и политическим, несмотря на то что в его проповеди не было ничего политического, ничего личного. При этом нельзя не отметить также различия по сравнению с осуждением Христа, которое, хотя извне имело тоже политический характер (обвинение в политическом самозванство: «царь Иудейский»), но вытекло всецело из религиозных мотивов и имело своих виновников в религиозных вождях народа, книжниках и первосвященниках. Они начинали коситься уже и на Предтечу, обеспокоенные его проповедью, и вообще «не поверили ему» (и, в частности, не поверили, конечно, и возвещению его о Мессии). Они посылали к нему искусительное посольство, и, однако, до окончательного столкновения с ними не дошло, именно постольку, поскольку он был Предтеча. С одной стороны, в своем подзаконном, ветхозаветном естестве он не отделялся от них, почему и в вопросе о посте говорится: «почему ученики Иоанновы и фарисейские постятся, а Твои ученики не постятся»? (Мк. 2,18;Мф.9,14; Лк. 5, 33). А с другой, его свидетельство о Мессии, однажды раздавшись, тем и закончилось, потому что после явления Мессии Предтеча отходит в глубокую тень, чтобы в ней «малитися» перед Растущим, и этот Растущий уже сам проповедует о Себе, на Себя навлекая и всю остроту ненависти. Поэтому на вопрос о Мессии столкновение с фарисеями у Предтечи и не могло дойти до предельной остроты, именно потому, что он был только Предтеча. — Но заслуживает в то же время внимания, что и столкновение именно с Иродом и его женой произошло на почве того общего обличения нравов, которое свойственно было вообще пророкам (Нафан к Давиду, Илия к Ахаву и Иезавели, Амос и Иона, Исайя, Иеремия), и в этом столкновении самом по себе также нет ничего типически новозаветного. Обращает внимание, что Сам Господь в проповеди Своей совершенно не занимался личными обличениями (и даже обличительные речи против книжников и фарисеев (Мф. 23) бичуют умонастроение, но не личные грехи, в них нет ни одного имени), как будто им не придавая значения в общей проповеди Своей, ибо вся эта проповедь сосредоточена на учении о Царствии Божием и о Нем Самом. Ведь нельзя не помнить, что Иисус был современником этого же самого Ирода, как и Иоанн, о нем сказано было самое резкое слово, какое Им вообще говорилось об определенном человеке: «скажите этой лисице» (Лк. 13, 32). Сам же Ирод даже стремился Его видеть, так что даже «очень обрадовался», увидев Господа на суде, потому что «надялся видеть от Него какое–либо чудо», но не получил никакого ответа (Лк. 23, 8–9). И даже по получении известия о кончине Иоанновой Господь молча удалился в пустыню и не удостоил ни одним словом совершителей гнусного деяния. Вообще Господь как будто не замечал или не считал заслуживающими Своего внимания отдельные злодеяния власти (ср., напр., о Пилате: Лк. 13,1–23). В образе кончины Предтечи есть нечто свойственное судьбе ветхозаветного пророка. Он погиб не за учение, но за обличение, между тем как Господь, наоборот, был возненавиден и распят всецело и исключительно за учение, и прежде всего, о Себе Самом. «Ирод, взяв Иоанна, связал его и посадил в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего («а также и за все, что соделал Ирод худого» Лк. 3, 19), потому что Иоанн говорил ему: «не должно тебе иметь ее. И хотел убить его, потому что его почитали за пророка» (Мф. 14, 3–5). Также и «Иродиада, злобясь на него, желала убить его, но не могла. Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6, 18–20). Обращает внимание в истории кончины Иоанна, что непосредственно он сделался жертвой не женской злобы и мстительности; ибо даже в Ироде вражда к нему, вызванная его обличениями, соединяется и с чувством невольной почтительности и уважения (как об этом свидетельствует ев. Марк). Эта черта примечательная и также напрашивающаяся на сопоставление. Является важным и выразительным фактом евангельской истории, что в Евангелии нет никакого следа того, чтобы когда–либо и какое–нибудь враждебное или просто недоброе движение женской души возбуждалось в отношении к Господу. Напротив, Господь всегда имел в своем окружении преданных и любящих женщин, которые следовали и служили Ему от имений своих, и это Его будущие мироносицы, которые и после крестной смерти сохранили Ему верность. Среди этих любящих женщин есть и Марфа и Мария, «их же любляше Иисус» (Ин. 11,1). Есть и грешные, но прощенные Им женщины, помазующия ноги Его миром и отирающия их власами своими. Есть и сравнительно случайные и, однако, многозначительные встречи, как с женой сирофиникиянкой кровоточивой и самарянкой. На крестном пути среди сопровождающего Его народа было множество женщин, которые «плакали и рыдали о Нем» (Лк. 23, 27), и к ним обратился Господь со словом сострадательной любви. К этому надо прибавить, что и первое явление Воскресшего из описанных в Евангелии было женщине — Марии Магдалине, и ее имя первое было названо Им по воскресении. Все это, конечно, не случайные факты: они позволяют заключить, что женскому духу не было свойственно противиться Господу, призывающему ее. Это же наблюдение многообразно подтверждается в истории Церкви, о чем. однако, здесь не место говорить.