- Значит, всё же она умерла от того Ужаса, – невесело констатирует Гарри. – Я так и знал.
- Смотрите, здесь ещё куча всего написана, – теперь Рон берётся за Проявитель. – Зачитать?
«Детская память – вещь уникальная. В её недрах может жить столько воспоминаний, сколько не наскребет иной за всю свою долгую, лет в сто, сто пятьдесят, жизнь. Конечно, не всё удерживается в памяти так надолго, чтобы в зрелом возрасте сохранять «свежесть» каждой детали или сказанного слова. Однако же, помнить себя с раннего возраста и помнить события, напрочь перевернувшие жизнь, всё равно приходится. В четыре года у меня случился первый стихийный выброс магии. Да, именно магии (это потом мне озвучат), которая волею моего разума (превосходящего по способностям разум нормального ребёнка), превратила энергию в сильнейшее, почти неуправляемое, воздействие на окружающие предметы – в щепки разлетелись шкафы и стулья, а также пострадали сцена и рояль. Кажется, это был утренник по случаю прибытия Главы Парламента по защите прав детей-сирот. Раннее утро окрасилось в тот день чем-то странным, даже тошнотворным, начиная от запахов в столовой и заканчивая сияющими лицами вокруг… Я никогда не забуду тех молодых и величаво держащих себя женщин, помогавших выгрузить из грязной машины с кузовом большие яркие коробки, очевидно, с подарками. Я наблюдал за этим действом с высоты второго этажа. Наш «карантинный» блок, то есть та часть здания, где располагались только одиночные боксы, всегда был в изоляции. Длинный и тёмный коридор, по обеим сторонам которого (на приличном друг от друга расстоянии) располагались однотипные, серые, из прочного металла, двери спален, заканчивался большим холлом, где иногда разрешались игры или проводились общие собрания. Здание имело больше трёх этажей, и каждый был назван соответствующим номером, но кроме этого, каждый этаж ещё относился к категории, записанной в «Декрете деятельности учреждений, работающих с детьми». Блок «круглых сирот» являлся дополнительным и не носил за собой никакого определенного статуса, кроме того, что соваться туда побаивались. Да и зачем? Отчёты спонсорам всё равно не прописывали наличие ещё нескольких «лишних» детей, появившихся в результате того, что их родители сняли с себя всякую ответственность: при жизни или уже после неё. Место выделили в соответствии с нормами категории заведения, но не смогли не сэкономить – стены облезли, трубы прогнили, мебель разваливалась. Первоначально в каждой из комнат была устроена свалка. Погнувшиеся кровати, старые и списанные за ненадобностью дырявые горшки, столы без столешниц или же уличные мётлы без ручек – от всего этого не могли избавиться много лет, но потом пришлось. В одной из комнат жил я. Я довольно отчетливо помню, что меня привезли поздним вечером 31 декабря 1957 года на старой карете, запряженной до того тощими и облезлыми лошадьми, что я поначалу подумал, будто это снова дурацкий сон. Холодный ветер завывал над остроконечной крышей, выложенной черной, потрескавшейся черепицей, когда я спрыгнул с приступка кареты (и едва не упал в сугроб) перед крыльцом, со множеством узких ступеней и отсутствием перил (такая лестница напомнила мне иллюстрацию к недавно вновь просмотренной книжке Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз». Да, тогда я тоже ещё не знал, что именно эта книга побудит меня узнавать больше о том, чего остальные боятся. Я многое помню из того, что было после того, как меня забрали из дома, но самого факта разлуки с родителями не могу воспроизвести, даже очень сильно напрягаясь. С судьбой можно заключить сделку. Пойти на бартер. Просто отдать ей то, чего требуют обстоятельства, и получить взамен нечто другое. Другую жизнь. С другой книгой судьбы. Стоит помнить, что каждому человеку дается не одна настоящая жизнь, как все привыкли, а сразу две – земная и загробная. Они обе в равной степени реальны. В загробной есть некое подобие земной. А в земной есть масса способов заглянуть в загробную. Каков предел человеческого выбора? Где грань между необходимостью и вынужденностью? Как отличить хорошее от плохого? Безошибочно? Никак. Нельзя узнать глубину водоёма, не нырнув туда. Не погрузившись в волны, не нахлебавшись и не закашлявшись от попавшей воды, нельзя не задохнуться от нехватки кислорода. И нельзя нырять в водоём, если ты плохой пловец. Это однозначно…»
- Ты права, Гермиона. – пораженный Гарри смотрит на девочку. – Тут и правда описаны воспоминания, с самых ранних лет…
- А я что говорила! – она боязливо косится на дневник. – Давайте не будем трогать это. Правда. Мало нам неприятностей будто!