Выбрать главу

Вдруг Бурайма поскользнулся и, сделав замысловатый пируэт, смешно запрыгал на одном месте, а потом упал на руки, словно склонился в каком-то причудливом поклоне.

Когда он поднялся, руки его были ободраны и все в грязи. Он стал ворчать, уверяя, что кто-то подставил ему ножку.

— Ну это уж слишком, Бурайма! Не все такие злые, как ты. Почему обязательно кто-то должен был подставить тебе ножку? Дорога скверная, и мы стараемся идти как можно осторожнее, — сказал Киланко, рассердившись на своего старшего сына за то, что он всегда пытался обвинить братьев и сестер в любой из своих неудач.

Бурайма замолчал и всю остальную дорогу шел, широко расставив в стороны свои грязные руки, словно надутый индюк.

Шедшая позади семейства Киланко женщина тоже поскользнулась, но, вместо того чтобы постараться самой удержаться на ногах и не упасть, она прежде всего попыталась удержать жбан, который несла на голове, на мягком, сделанном в виде кольца валике. Жбан был наполнен красным пальмовым маслом и сверху плотно закупорен крышкой. Несмотря на все старания Ладике́ — так звали женщину, — жбан все-таки упал и покатился вниз. Молодая женщина, забыв про свою красивую одежду, опрометью бросилась за ним. Люди, испугавшись, что Ладике упадет и разобьется, в отчаянии закричали.

Но жбан зацепился за большой камень и далеко не укатился. Ладике кое-как, то на четвереньках, то на корточках, добралась до своего сокровища. После минутного колебания Киланко, Ассани, Бурайма и другие мужчины бросились ей на помощь. Ассани подхватил жбан и донес его до тропинки. Остальные помогли женщине снять колючки, прицепившиеся к ее одежде, и подняться на дорогу.

Эта сцена сильно взволновала Айао. Он сквозь слезы сказал Ньеко, что то же самое могло бы случиться и с их доброй старой нам Алайей и такой же старой нам Сикиди. Айао подошел к отцу и взял его за руку. Поняв, что сыну страшно, Киланко крепко сжал его маленькую ручку и не выпускал ее до конца пути.

11. ЛОВКОСТЬ КИЛАНКО

По базарным дням в Афежу стекался народ не только из самого селения и близлежащих мест, приходили даже те, кто жил в ста километрах отсюда. Люди добирались до Афежу кто как мог: пешком, на велосипедах, на пирогах или на грузовиках. Грузовики и большие лодки принадлежали богатым торговцам, среди которых было несколько белых. Вместе со своими африканскими помощниками они продавали керосин бидонами и в разлив, отрезы пестрых тканей, бархат всех цветов, начиная от самых темных и кончая самыми яркими. На брезенте, разложенном вокруг грузовиков, выставлялись самые заманчивые товары, привезенные из Европы и Азии, с этикетками, на которых красовались: made in France, in Germany, in England, in Japan или in Tchecoslovaquie[11]. На некоторых тканях и| баночках с кремом стояло: made in Gold Coast или made in Nigeria[12].

Ткани, галантерея, парфюмерия, косметика, игрушки, бусы и другие украшения из Азии, Африки и Европы составляли основную массу товаров. Все это строго охранялось белыми торговцами и их помощниками, африканскими продавцами и рабочими. Покупатели останавливались, начинали торговаться, щупали товары, взвешивали их на ладони, как будто это были свежие или копченые агути, окорока антилопы или кабана.

— Что ты вертишь отрез, как кокосовый орех! — проворчал продавец, обращаясь к Киланко.

— Я ведь должен посмотреть, прочный ли это материал!

— Все, что сделано белыми, — прочное.

— Твоя обязанность хвалить товар своего хозяина, тебе за это платят. Но я знаю, что мотыга, которой я обрабатываю землю и зарабатываю деньги, чтобы истратить их здесь, на рынке, сделана не белыми!

— Конечно, наши кузнецы делают прекрасные сельскохозяйственные инструменты...

— Ну так вот! Прежде чем купить мотыгу, мачете, топор или лом, я сначала как следует осмотрю их, подержу, поверчу в руке, чтобы не истратить денег зря. Хлам я не покупаю.

— Что тут происходит, Иессуфу́, покупатель чем-то недоволен? Я же не понимаю, о чем вы говорите, — вмешался белый, человек маленького роста, коренастый, с огромной головой, подстриженный ежиком.

На нем, как и на продавце, были шорты и спортивная рубашка. Черные глаза его так и бегали. Они, казалось, видели всех сразу.