— Грязная свинья! Проклятое отродье!.. Вот уж грязная свинья!.. И надо же было родиться на свет такому чудовищу!.. Свинья!.. Проклятое отродье!..
— Баа, что произошло? Скажи, я ничего не понял. Почему ты избил этого парня и плюнул на него? — спросил совершенно сбитый с толку Айао.
— Раз ты не понял, что хотел сделать этот выродок, тем лучше! Мне бы не хотелось иметь такого сына!
— Он что, очень плохой?
— Очень. Такой не достоин быть сыном деревни Югуру! — сказал Бурайма.
— Мне кажется, он хотел украсть у тебя деньги, так же как и его приятель, который стащил деньги у женщины и убежал, — сказала Анату.
— Это правда, баа? — спросил Айао, вытаращив от удивления глаза.
— Правда, мой Малышка... Давайте, дети мои, поскорее забудем про этого негодяя.
Раздался протяжный гудок, за ним два других, довольно коротких. Айао встал, влез на скамейку и выглянул в окно. Отец дал ему подзатыльник и заставил сесть.
— Мне хочется посмотреть, кто это трубит, — сказал Айао, сдерживая слезы.
— Такой же человек, как и мы. Он называется начальником вокзала и подает сигнал машинисту к отправлению.
— Почему ты не разрешаешь мне посмотреть на него?
— Ладно, смотри! — сказал Киланко и снова поставил Айао на скамейку, придерживая его.
В этот момент поезд тронулся. Малышка испытал некоторое разочарование: начальник вокзала не был одет в форму наподобие той, которую он видел как-то в книжке у Фивы. Он был похож скорее на вырядившегося бродячего актера в своей набедренной повязке ниже колен и блузе с короткими рукавами. Единственно, что его отличало от женщин, одетых почти так же, как он, это фуражка с инициалами компании, высокий рост и крепкое телосложение.
Перед глазами Айао одна картина сменялась другой. Мимо поезда проплывали высокие густые заросли, над которыми время от времени возвышались гигантские роко, баобабы и пуходревники[27]. Джилага поставил рядом с мальчиком Анату, которая хотя и молчала, но всем своим видом показывала, что тоже хочет смотреть в окно.
Впереди был поворот и подъем в гору. Поезд, казалось, выбивался из последних сил.
— Ой, весь поезд видно! — закричала Анату.
— Длинный какой! — добавил Айао.
— И сейчас вспыхнет пожар! — забеспокоилась Анату.
— Какой пожар? Что ты болтаешь? — рассердился ее отец.
— Честное слово, там что-то горит. Из паровоза вырывается огонь и дым...
Бурайма, оторвавшись от книги, поднял голову и, так же как его отец и Джилага, посмотрел в окно. Вскоре они снова уселись на свои места и не столько потому, что увиденное их успокоило, а из-за угольной пыли, которая летела прямо в глаза. Поезд взбирался все выше и выше. Детям хорошо виден был весь состав во всю его длину, начиная с громоздкого, черного паровоза с трубой, похожей на воронку вулкана, из которой то ц дело вырывались клубы дыма и раскаленного угля, и кончая прицепленными к поезду платформами с грузом, накрытым чехлами. Постепенно поезд стал выпрямляться.
— А у того окна — река! — сказал Киланко, отвлекая внимание детей.
Айао и Анату спустились вниз. Киланко воспользовался моментом и тут же закрыл окно.
— Там много народу и реки совсем не видно... — захныкала Анату.
— Тогда сидите на месте и другим не надоедайте! — строго сказал Джилага.
— Вот неугомонные! А еще в школу собрались... — вздохнул Киланко.
— Там их быстро усмирят, — заметил Джилага, хотя сам, как и Киланко, никогда не ходил в школу.
— Оставьте их, пусть они смотрят в окошко! Мне такие живые дети, как ваши, гораздо больше нравятся, чем слишком послушные, которые всю дорогу сидят, застыв на месте, как глиняные истуканы, — сказал мужчина напротив.
— Когда наш маленький Аруна́ был еще жив и ездил с нами, он всегда стоял у окна и смотрел, как «все вокруг бежит в одну сторону, а поезд и мы едем в другую...»— так он говорил. И вот уже прошло восемь месяцев с тех пор, как злые духи и колдуны забрали его у нас... Ах, всевышний! Даже шесть живых детей, что ты нам дал, не заменят того седьмого, которого у нас отняли и съели колдуны[28], нашего любимого Аруну... — с волнением проговорила его жена, вытирая слезы концом своей пани.
— Идите сюда, дети! — позвал мужчина.
Малыши стояли в нерешительности, не зная, что им делать. Тогда отцы слегка подтолкнули их. Они робко подошли к мужчине и женщине, которые поставили их на лавочки у окна, придерживая с обеих сторон.