— Ой какой я молодец, что пошел сегодня вместе с вами, нам Сикиди! — сказал Айао, довольный тем, что помог Анату и ее бабушке.
— Когда я была такой же, как вы, я приходила сюда с твоей бабушкой Алайей. Детьми мы исходили здесь немало мест, но о тростнике тогда и разговору не было. Мы ходили по краю болота вместе с нашими мамами, а они срезали веточки, которыми все в Югуру чистят зубы. В те времена вся деревня занималась продажей зубочисток.
При этом воспоминании ей стало грустно, потому что теперь бабушка Алайя из-за ревматизма почти не покидала своей хижины.
Айао обрадовался, узнав, что и его бабушка в течение многих лет бродила по этим местам.
— А нам Алайя и ты — вы ссорились между собой? — спросил он.
— Ты же обещал мне забыть об этом и никогда не вспоминать. Какой ты нехороший! — вмешалась Анату.
— Да я совсем и не думал о нашей ссоре! — возразил Айао.
Бабушка Сикиди прервала их разговор, весело рассмеявшись и прикрыв рот рукой.
— О! Если мы и ссорились с твоей бабушкой, то так, слегка...
— А что это значит — слегка, нам Сикиди? — заинтересовалась Анату.
Она поняла, что их бабушки в детстве нисколько не отличались от своих теперешних внуков.
— Я хотела сказать, что мы были такими же, как и все дети, но мы не ссорились так, как ссорятся сейчас в Югуру, когда по всей деревне слышны крики, плач и ругань.
— Нам Алайя говорит, — заметил Айао, — что теперь в деревнях не собираются по вечерам, как прежде, чтобы послушать рассказы стариков. Вот потому и дети стали невоспитанными.
— Может быть, она и права, — вздохнула Сикиди.
— У нас дома, — поспешила добавить Анату, — бабушка Сикиди всегда, когда мы бываем послушными, рассказывает нам по вечерам. старинные истории.
— У нас тоже... — сказал Айао. — Особенно я люблю одну из них, это про Людоеда и батат.
— Тише, дети, днем эти истории нельзя рассказывать! — прервала его нам Сикиди, сдерживая улыбку.
4. НАКАЗАНИЕ
Когда Айао подходил к дому, его встретил старший брат Бурайма и, ни о чем не спросив, сильно стукнул мальчика по голове. Тому показалось, что земля вдруг ушла у него из-под ног. Он весь сжался от боли, потрясенный такой грубой выходкой старшего брата, и, обливаясь потом и слезами, широко раскрыл рот, чтобы закричать, но возмущение и отчаяние сдавили ему горло жестким комом.
— Не смей орать! Если отец услышит, еще получишь! — глухо прикрикнул на него Бурайма.
Айао ничего не мог понять. Что он сделал плохого? Разве это преступление — пойти, как обычно, поиграть с Анату или поработать вместе с ней и ее бабушкой? Растерянный, жалкий, мальчик вопросительно смотрел на брата. Сдержав готовый вырваться наружу крик, он закрыл рот так медленно и осторожно, как будто боялся, что иначе случится что-то ужасное.
Почему-то ему вдруг стало очень страшно, и он задрожал всем телом. Нагнувшись, Айао обтер лицо подолом рубашки.
Отец никогда не бил его. Но ему не раз приходилось видеть, как он наказывал Бурайму, Камару́, Ассани́, Ньеко́, Исдина́, Фиву́ и Ситу́. Спасаясь от розог, дети носились по двору, как сумасшедшие, а на их телах, один за другим, оставались следы отцовского гнева — широкие рубцы, которые горели, как от ожога. Спина Исдина, например, была однажды исполосована так, что он несколько дней мог спать только на животе или на боку.
Айао хорошо помнил, как это случилось. Стоял такой же день, как сегодня: жаркий, голубой, солнечный, звенящий от пения птиц. Иногда набегал легкий, ласковый ветерок, приятно обдувая разомлевших от жары людей. Исдин в это утро опоздал в школу, вернулся домой тоже позже своих братьев и сестер. Учитель был им недоволен. К тому же он пожаловался Киланко на плохую успеваемость Исдина. Мальчик не всегда готовил уроки, совсем не открывал книгу по чтению, не любил искать незнакомые слова в словаре «Малый Ларусс»[4], который был у них в доме, хотя ни сам Киланко, ни его мать, ни жена, ни сестра не умели читать по-французски.
Он был ленив по натуре. Его бесцветная, немногословная речь состояла, в основном, из таких выражений, как «вот это», «это самое», «как его». Можно было подумать, что они достались ему в наследство от скупых родителей. Селики Киланко, узнав, что ее сын не отличается усердием, тоже начала его отчитывать. В ответ тринадцатилетний подросток, который в школе брал пример с приятелей, отличавшихся своей грубостью, пожал плечами и что-то пробурчал себе под нос.