– У нас сегодня с самого утра не одно, так другое, – с вымученной улыбкой говорит Джоди.
Она подходит к Сэму и обнимает его. Я без слов понимаю все по ее глазам. Он, скорее всего, поднялся часов в пять, если не раньше. Попытался включить телевизор и устроил скандал, когда Джоди выбралась из постели и выключила его. Потом пошел делать себе завтрак и разлил молоко по всей кухне, после чего поплакал по этому поводу. Потом снова разбудил Джоди и стал требовать, чтобы ему дали посмотреть телевизор, и скандалил до тех пор, пока она не разрешила. Знакомый сценарий.
– Что случилось? – по-дурацки спрашиваю я.
– Ну, «Людей Икс» сегодня не показывали, поэтому он запустил пультом мне в голову.
И в самом деле, на лбу у нее багровеет кровоподтек. Когда ему было три, он ударил меня по лицу пластмассовым ведром из-под конструктора «Лего Дупло» и выбил мне передний зуб. Ни дать ни взять Джо Пеши в «Славных парнях» – маленький и забавный, но способный в мгновение ока, если его вдруг переклинит, на всплеск дикого бессмысленного насилия.
– Может, лучше заняться чем-то другим? – мямлю я. – Раз он сегодня не в лучшем расположении духа?
Джоди бросает на меня испепеляющий взгляд. Мне к подобным взглядам не привыкать.
– Алекс, мы ведь договорились, – цедит она сквозь зубы. – Я и в его расписание это уже вписала.
Каждое утро Джоди рисует Сэму комикс с перечнем задач на день, чтобы он видел, когда ему нужно одеваться, когда он будет есть и чем будет заниматься, пока не настанет время ложиться в постель. По выходным он повсюду таскает этот рисунок с собой и то и дело с ним сверяется. Если что-то занесено в его расписание, оно обязано произойти. Точно в подкрепление своих слов Джоди указывает взглядом на Сэма, который пыхтит, пытаясь затянуть липучки на своих кроссовках. Это еще один его пунктик: он терпеть не может шнурки. А липучки непременно должны быть застегнуты так туго, что я боюсь, как бы это не привело к нарушению кровообращения в ступнях. Все должно быть натуго затянуто. Никакого зазора.
– Я знаю, – отвечаю с примерно такой же сдерживаемой враждебностью. – Но что делать, если он не в духе. На подъезде к парку ужасные пробки. Боюсь, как бы не…
– Ничего не случится, – обрывает меня Джоди. – Нельзя же вечно устраняться от таких вещей. И совершенно точно нельзя вечно устраняться от собственного сына. Вот в чем проблема, Алекс: я не понимаю, почему должна уговаривать тебя позаниматься своим собственным сыном – взять за него ответственность на каких-то несчастных три часа!
Порываюсь ответить, но Джоди не дает мне вставить ни слова.
– И я не желаю слышать ничего о том, как тебе трудно приходится на работе, – все больше распаляется она. – Попробуй-ка посиди дома, ежеминутно ожидая очередного звонка из школы с сообщением, что Сэм опять кого-то пнул, или его побили, или он все утро вопил, что хочет к маме. Попробуй приготовь ему обед, а потом поддерживай его при строго определенной температуре на протяжении всего того часа, который уходит у него на то, чтобы поесть. Попробуй сам! Я вымоталась. А от тебя толку как от козла молока! Вот почему мы очутились там, где сейчас находимся.
На миг повисает тишина, что-то вроде эмоционального пата.
– Папа, я готов, – подает голос Сэм. – Готов идти в парк. Мы возьмем с собой мячик?
– Ладно, – говорю я, пытаясь дышать ровно. – Давай возьмем мячик, а маму оставим дома. Ей нужно отдохнуть.
– Мы пойдем в парк?
– Да.
– А потом в кафе?
– Да, Сэм.
– Но сперва в парк?
– Да, сперва в парк, а потом в кафе.
Киваю Джоди, не в силах взглянуть ей в глаза. На мгновение радуюсь возможности сбежать.
– Папа, мы возьмем с собой мячик?
Парк находится на холме между Бедминстером и Тоттердауном – островок зелени, зажатый между рядами прилепившихся друг к другу викторианских домов. Во все стороны от него, точно нити гигантской паутины, расходятся улицы. По краям тянутся растрескавшиеся асфальтовые дорожки, по которым, отдуваясь и оступаясь, трусят любители бега, безмолвно путающиеся друг у друга под ногами, словно потные роботы. В начале девяностых тут разбили небольшую детскую площадку с качелями и горками, однако с тех пор она была брошена на произвол судьбы. У качелей давным-давно уже не осталось сидений, так что они представляют собой ржавый металлический каркас с рядами бесполезно болтающихся цепей – ни дать ни взять дыба для сексуальных утех на открытом воздухе. Горка расписана граффити и украшена отнюдь не детскими рисунками. Даже и не знаю, чего требовать: то ли чтобы городские службы снесли это великолепие, то ли чтобы выдвинули ее на Тернеровскую премию.