В первый же день Вася нам всем категорически заявил, что он — пионер и на проклятых фашистов работать не будет.
— А ты, сынок, хоть притворись, что работаешь, — стала просить его тётя Фрося. — Здесь с нашим братом не церемонятся. Убьют ни за что!.. Потерпи немного, вызволят из неволи наши солдаты.
— И не подумаю! — гордо ответил мальчик.
Наутро вместе со всеми работниками он пришёл на кухню за завтраком. Завтрак всегда раздавала сама фрау Матильда. Известен немецкий завтрак: стакан кофе и кусок хлеба. На столе стояли большое блюдо и крохотные весы, вроде аптекарских. Хозяйка просыпалась раньше всех в доме, и когда мы приходили за завтраком, то и кофе был готов, и хлеб развешанный лежал на блюде.
Ну вот, значит, стоим мы все за завтраком. Опираясь на костыль, фрау Матильда раздаёт хлеб, разливает кофе. Доходит очередь и до Васи, он последним стоял, а на блюде — больше ни куска хлеба, в кастрюле — ни капли кофе!.. Он чуть смутился, покраснел, но ни слова не промолвил. Фрау Матильда ласково улыбнулась, погладила его по голове, сказала по-русски:
— Надо работать, потом кушать, мальчик.
Вышел Вася огорчённый из кухни и куда-то пропал. Но к обеду вернулся. И опять ему ничего не досталось. То же — на ужин.
Утром Вася больше не пошёл на кухню и весь день проголодал. Мы принесли ему в барак кое-что из наших припасов, но он очень даже сердито от всего отказался…
Мы гадали: чем кончится эта история? А история ещё только начиналась. Два дня голодал Вася, а на третий — пришёл к завтраку, опять ему ничего не досталось, тогда он схватил блюдо со стола и швырнул его на пол. Фрау Матильда так побледнела, так затряслась, что мы не на шутку испугались. Конечно, разбитого блюда ей было очень жаль, но не в нём была суть: в этом поступке русского мальчика она увидела что-то недоброе.
Пришёл управляющий герр Франц и вместе с ним герр Карл — наш надсмотрщик и палач. Между собой мы этого Карла называли не иначе, как Бегемот. Зверь был из зверей! Ходил всегда с плёткой. Мог любого избить до полусмерти. Мог затравить овчарками, как это он сделал с дядей Прохором, пасечником…
Схватили два герра нашего Васю под руки и поволокли на скотный двор… А мальчик, вы, наверное, сами заметили, щупленький, выдержать ли ему плётки Бегемота?.. Ну, тут мы все, кто был в это время на дворе — и русские, и французы, и поляки, — преградили им дорогу, запротестовали, сказали, что не имеют они никаких таких прав издеваться над мальчонком.
Герр Франц тогда очень рассерчал, оставил Васю под охраной Бегемота, побежал в контору звонить по телефону. Не прошло и десяти минут, видим, на машине приехали полицаи. Окружили они нас, загнали на скотный двор, вынесли во двор скамейку и начали на ней пороть всех по очереди… Первым выпороли Васю и полуживого поволокли, бросили в усадебную тюрьму… Потом — тётю Фросю, было ей лет под шестьдесят, тихая она такая была старуха, работала вместе со мной на скотном дворе. Потом потащили конюха, старика француза дядю Шарля, и тоже били… К полудню всех выпороли. Это в назидание, чтобы мы, пленники, не забывали, где находимся, чтобы ещё лучше работали на проклятую старуху.
Бедный наш Вася три дня без хлеба и воды пролежал в тюрьме. Она была, как настоящая тюрьма: с цементным полом, с крохотным окошком под самым потолком. Только вместо часового у двери сидел большой мохнатый пёс. Чёрная пасть называли все его и обходили за двадцать шагов.
На четвёртый день Васю навестил Бегемот. В одной руке он держал плётку, в другой — лопату.
— Выбирай! — сказал он мальчику. — Или пойдёшь работать, или запорю до смерти.
Вася, говорят, взял лопату, внимательно осмотрел её, взвесил в руках, потом вдруг сделал шаг назад, размахнулся и что есть силы ударил Бегемота лопатой по голове.
Мы в это время в сарае пилили дрова. Вдруг слышим дикий крик. Выбежали… видим — с залитым кровью лицом по двору, шатаясь, идёт Бегемот.
— Убили, убили! — кричит он по-немецки.
Ну, сбежались на крик работники фрау Матильды, схватили его под руки, внесли в дом. Вскоре приехал старичок доктор. Бегемота перевязали и увезли в больницу, а вооружённая толпа местных фашистов во главе со старичком доктором направилась в тюрьму, чтобы убить Васю. И убили бы они его, не побеги за ними служанка, которой старуха приказала привести Васю к ней.
Привели Васю к фрау Матильде.
— Почему ты не хочешь работать, мальчик? — спросила старуха.
— Я не раб, — ответил Вася, — это рабов заставляют работать. Я — пленник.
— Кто ты есть, мальчик? — спросила старуха. — Граф? Русский барон?
— Я есть русский пионер, — ответил Вася.
— Пионер? — сдерживая смех, спросила старуха. — Хорошо, — сказала она. — Мы не будем тебя убивать. Я это приказала, и ты будешь жить. Но мы будем вышибать из тебя русский дух, непокорность. Мы сделаем тебя рабом!
Васю привели на скотный двор, приставили к нему одного местного фашиста, дали в руку лопату и заставили выгребать навоз. Но мальчик так медленно и неохотно шевелил лопатой, что фашист чуть не лопнул от злости. Злобу свою он вымещал на Васе плёткой Бегемота. Тяжело было смотреть, как избивают беззащитного мальчика… Уж мы плакали, плакали!.. Пробовали ещё раз уговорить его, чтобы он хоть чуточку работу какую работал. А он нет, всё своё. Говорит, не работы он боится: дома он и воду матери носил, и дрова колол, и в тимуровской команде состоял, — помогали они какой-то старушке и мальчику-сироте, прикованному тяжёлой болезнью к постели, — а вот не может работать на фашистов, потому что они убийцы и разбойники, враги нашей страны…
Стойкость его поражала пленных, в особенности французов, поляков, чехов. Они говорили нам: «Страна, имеющая таких детей, — непобедима». Мы гордились нашим Васей. Не так уж потом безропотно мы переносили всякие издевательства от нашей хозяйки. Держались дружно между собой. Раза три устраивали настоящие забастовки. И ничего, должна вам сказать, старуха не стала нас больше трогать. Работать-то особенно было некому у неё, крестьяне-немцы неохотно нанимались к ней, она и с них снимала семь шкур и не меньше, чем над нами, измывалась.
Но с Васей она всё же не сладила! Нашла коса на камень. Не работал он, только так себе — переливал из пустого в порожнее. Нагребёт гору навозу, потом — разгребает его…
Ну, тогда снова заперли его в тюрьму. Погиб бы он, наверное, с голоду и от побоев, но тут, очень даже кстати, нашей фрау Матильде принесли ещё одно извещение: убит был у нас на фронте и третий её сын, Теодор… Старуху хватил ещё один удар. У неё отнялась правая половина тела.