Сьюзан выпустила собаку во двор, сняла пальто.
– Завтра утром я встречаюсь с Чарли Тиббеттсом. Сама знаешь.
– Он мне звонил. Говорит, что задерживается. Будет в городе только во второй половине дня.
– Ладно. Значит, встречусь с ним во второй половине дня.
Когда в дверь вошел Зак, Боб встал ему навстречу.
– Иди-ка сюда. Поговори со своим стариком-дядей. Начнем с того, как прошел сегодня твой день.
Зак стоял перед ним бледный и напуганный. Подстриженные ежиком волосы не закрывали беззащитно торчащие уши, однако черты лица уже были по-взрослому угловатыми.
– Э-э… давайте попозже.
Парень вновь скрылся в своей комнате, и, как и накануне, Сьюзан отнесла ему туда еду. На этот раз Боб никуда не поехал, остался на кухне пить вино из кофейной чашки и есть разогретую в микроволновке мороженую пиццу. Он и забыл, как рано ужинают в Мэне, была всего лишь половина шестого. Весь вечер они в молчании смотрели телевизор. Пульт был у Сьюзан, и она переключала канал всякий раз, когда начинались новости. Телефон по-прежнему молчал. В восемь Сьюзан отправилась спать. Боб вышел на заднее крыльцо покурить, вернулся, прикончил вторую бутылку вина. Спать не хотелось. Он принял таблетку снотворного, потом еще одну. Вторая ночь выдалась такой же ужасной, как первая, и он провел ее так же, в куртке, на диване.
Разбудили его громыхающие дверцы кухонных шкафов. Сквозь жалюзи настойчиво пробивался утренний свет. Боба мутило, как бывает, когда заснешь на снотворном и тебя поднимут слишком рано. Вместе с дурнотой пришла мысль, что сестра в ярости поразительно похожа на мать, на ту в их детстве порой накатывали приступы буйного гнева. Объектом никогда не бывал Боб, только собака, или укатившаяся со стола и разлетевшаяся вдребезги банка арахисового масла, или – чаще всего, почти всегда – Сьюзан, которая вечно горбится, не может как следует погладить рубашку и убрать свою комнату.
– Сьюзан… – Язык не слушался.
Сестра остановилась в дверях.
– Зак уехал на работу, – сообщила она. – И я тоже уеду, как только приму душ.
Боб прижал ладонь ко лбу в пародии на воинское приветствие, встал, нашел ключи от своей машины.
Вел он очень аккуратно, как будто сел за руль после долгой болезни. Сквозь лобовое стекло мир казался каким-то далеким. На заправке Боб зашел в магазинчик и был ошеломлен и даже почти напуган окружившим его со всех сторон разношерстным ассортиментом – пыльными солнечными очками, батарейками, дверными замками, сладостями. За прилавком стояла молодая темнокожая женщина с большими карими глазами. Одурманенное сознание Боба восприняло ее как нечто чужеродное. Женщина немного напоминала индианку, а сознание говорило Бобу, что продавец в Ширли-Фоллз должен быть белым и почти обязательно толстым. Вместо этого сюда пересадили лоскуток Нью-Йорка, где продавец мог выглядеть как угодно. Только вот смотрела эта темноглазая женщина совсем не любезно, и Боб почувствовал себя незваным гостем. Он тупо побродил между полками, кожей ощущая настороженность продавщицы и чувствуя себя так, будто что-то украл, хотя в жизни не крал в магазинах.
– Кофе? – спросил он.
Продавщица указала ему на автомат. Боб наполнил стаканчик из вспененного пластика, взял упаковку пончиков в сахарной пудре. Заметил на полу вчерашние газеты с фотографией улыбающегося Зака и тихо застонал. Проходя мимо холодильника, увидел бутылки вина, вытащил одну, звякнув ею о соседние, и сунул под мышку. Он надеялся уехать сегодня же после встречи с Чарли Тиббеттсом, но если придется опять ночевать у Сьюзан, следовало запастись вином. Боб поставил на прилавок бутылку и кофе, выложил пончики, попросил сигареты. Продавщица не смотрела ему в глаза – ни когда клала перед ним пачку сигарет, ни когда называла сумму. Она молча подтолкнула к нему сплюснутый бумажный пакет, из чего следовало, что складывать покупки надо самостоятельно.
Боб сел за руль. Во рту было тепло от кофе. Сахарная пудра осыпалась с пончиков на куртку и размазалась белыми полосами, когда он попытался ее стряхнуть. Боб поставил стаканчик в подстаканник рядом с рычагом переключения передач, начал сдавать назад, и вдруг до него дошло, что он слышит какой-то резкий звук. Минуло несколько долгих, медленных секунд, прежде чем он осознал, что это крик человека. Боб заглушил мотор, машина дернулась.
Он бесконечно долго пытался открыть дверь негнущимися пальцами и наконец смог вылезти наружу.
Позади машины стояла женщина в длинном красном балахоне и тонком платке, повязанном вокруг головы и большей части лица. Она кричала Бобу что-то на непонятном языке и размахивала руками, потом начала колотить по багажнику. Боб шагнул к ней, но она замахала руками еще яростней. Бобу казалось, что все это происходит как в замедленной съемке и в абсолютной тишине. За спиной у женщины стояла еще одна, одетая в такой же балахон и платок, только более темный. Она тоже кричала, потому что рот двигался, и в нем были видны длинные желтые зубы.