Белое, как кость, небо кажется таким же твердым. Я встаю и оглядываю прилегающую территорию.
Вокруг растут голые серые деревья. Они кажутся мертвыми и высохшими. Земля поросла сорной травой, которая в тусклом свете кажется такой же серой, как деревья. Бесцветной. В южной части стоит хлев, в котором живут наши лошади, овцы и козы. Впереди раскинулось поле, где мы будем работать этим утром. Соберем урожай и сделаем запасы на зиму. Говорят, эта зима будет долгой и суровой. Интересно, все ли мальчики доживут до весны? Я беззвучно молюсь о них.
Металлический заводной будильник на моем комоде – единственный дозволенный нам предмет мебели – показывает почти шесть. Только у меня есть свой будильник. Он напоминает мне о детстве, о моей прошлой жизни. Это единственное, что я смог спасти из пылающего дома.
Я нажимаю на рычажок на звонке и отключаю его. Я уже проснулся. Воспоминания будят меня лучше любого будильника.
– Саймон, иди умойся. И возьми Бэзила с собой.
Бэзил, маленький болезненный черноволосый мальчик из Англии, которому нет еще и десяти, наблюдает за мной и Саймоном широко открытыми совиными глазами. Он уже полностью одет.
– Питер, но почему?
– Потому что он уже встал.
Я смотрю, как они выходят из спальни и направляются в сторону ванной комнаты. Потом изучаю остальных в свете раннего утра. Мне любопытно, проснулся ли кто-нибудь еще.
Похоже, мой ночной кошмар не потревожил остальных, и я чувствую себя виноватым за то, что разбудил Саймона. Но уже почти рассвело, и Пул скоро даст первый звонок. Ко второму, через десять минут, мы должны быть полностью одеты и готовы.
Я сбрасываю халат и пижаму, начинаю натягивать толстую рубаху и штаны, аккуратно сложенные в комоде. Сегодня будет холодно, и мысль о приближающейся зиме беспокоит меня по непонятным причинам. Я провел много зим в приюте Святого Винсента, и все они похожи одна на другую. Кажущееся вечным чистилище холода и тьмы.
И все же, смотря в окно на унылый пейзаж, я хмурюсь от беспокойства.
Меланхолию прерывает сигнал первого звонка из вестибюля. Я окидываю взглядом комнату и вижу, как очертания под одеялами начинают шевелиться и стонать.
Мальчики просыпаются.
2
Я выхожу на улицу и у калитки, ведущей на поле, вижу отца Эндрю. Он машет мне, и я машу в ответ. Мальчики гурьбой проходят мимо меня. Они рады оказаться на улице, но не горят желанием трудиться. Аарон, розовощекий мальчик, чьи светлые волосы кажутся почти белыми под утренним солнцем, идет рядом со мной. Ему всего тринадцать, но он один из немногих сирот почти одного со мной роста.
– Опять на поле? – жалуется он. – Мы уже столько овощей собрали. Хватит прокормить целую армию.
– Через несколько недель будешь благодарить священников, когда нас завалит снегом и мы будем сидеть здесь, как мыши в мышеловке. Помнишь, что было в прошлом году?
Он театрально стонет, и я, смеясь, похлопываю его по плечу.
– Раздели мальчиков, хорошо? Помоги отцу Эндрю.
Аарон кивает и начинает тянуть за одежку, легонько подталкивая малышей.
– Те, кто вчера работал в поле, сегодня занимаются животными. Остальные идут в поле. Пошевеливайтесь.
Второй священник, престарелый отец Уайт, выходит из дверей приюта и начинает сортировать оставшихся детей. Те, кого направили в хлев, сплоченной толпой идут ухаживать за животными и доить коз. Нужно будет закупить больше коровьего молока, а также мяса и других продуктов на ферме Хилла, расположенной в паре часов езды на восток.
С тех пор как я оказался в приюте, я не бывал нигде дальше фермы Хилла. Прибрежный город Честер находится еще в трех часах езды от фермы. Долина расположена вдали от населенных пунктов, и священникам это нравится. Одна дорога ведет сюда и одна отсюда, коричневая лента, бегущая вспять, взбирается на зеленые холмы на востоке и теряется на вершине в ясном голубом небе. На севере и западе возвышается густой лес; на юге раскинулась бесплодная равнина, море вереска, вздымающееся волною вверх.
Хорошо это или плохо, но наш дом – уединенное убежище, расположенное глубоко в лощине.
Я пересчитываю детей – это вошло у меня в привычку в последние месяцы, – чтобы убедиться, что все на месте. Непростая задача – короткостриженые мальчики в одинаковых бледно-голубых пальто почти неотличимы друг от друга. Но все-таки они разные.
Я замечаю Бартоломью – тихого, угрюмого подростка, который приехал сюда два года назад, стоящего в одиночестве рядом с сараем и пинающего что-то в траве. Он мечтатель, легко отвлекается, но я не уверен, что он мне нравится. Кажется, он всегда один… и наблюдает, как будто изучает других. Я корю себя за такие мысли, но считаю его немного странным.