– Брат Джонсон, я возьму ее, – говорю я. – Дайте ему ту мотыгу. С ней он справится.
Я показываю на небольшую мотыгу, прислоненную к стене сарая.
Джонсон выпрямляется и нависает над нами. Он оглядывается и смотрит на мотыгу, хватает ее и швыряет мне. Я рефлекторно ловлю ее.
– Бери мотыгу. У Бэзила уже есть лопата.
Без колебаний я беру лопату из рук Бэзила ивручаю ему мотыгу. Грубо отталкиваю его в сторону, так как не хочу, чтобы он в это ввязывался. Он ковыляет к отцу Эндрю, который наблюдаетза происходящим. Я поворачиваюсь к Джонсону.
– Брат Джонсон, спасибо за вашу доброту.
Я хочу уйти, сердце бешено колотится у меня в груди. Но тут ладонь размером с медвежью лапу больно хватает меня за плечо и разворачивает. Лицо Джонсона в нескольких дюймах от моего. Я вижу светлый шрам, пересекающий его бровь, вижу жесткие волоски у него на подбородке, щеках и в носу. Вижу огонь безумия в его бездонных глазах.
– К черту твою доброту, – шипит он мне в лицо, дыхание у него горячее и кислое. – Нам всем здесь воздается по делам нашим, мальчишка. Будь я проклят, если…
– Брат Джонсон, если вы закончили с мальчиками, нам пора идти!
Мы с Джонсоном поворачиваемся на звук голоса и видим отца Эндрю. Он подошел ближе и не сводит с нас глаз. Священник улыбается, голос его звучит мягко, но настроен он решительно. Я чувствую это, и Джонсон, я не сомневаюсь, тоже.
Джонсон тяжело вздыхает и крепко, до синяков, сжимает мне плечо. Он говорит мне прямо в ухо:
– Берегись, Питер. Не забывай, я не священник. Черт возьми, я даже не крещеный.
– Возможно, поэтому в вас и вселился дьявол, – огрызаюсь я, сам удивляясь своей дерзости.
Джонсон сверлит меня взглядом, его губы шевелятся. Но огонь уже погас в его глазах, он отворачивается и сильно толкает меня вперед, но я не падаю.
– Иди отсюда! – ворчит он и поворачивается к остальным мальчикам, ожидающим инструментов. Они смотрят на меня во все глаза.
Развернувшись на пятках, я ровным шагом иду к группе ребят, собравшейся рядом с отцом Эндрю. Тот не сводит глаз с Джонсона. В его взгляде читается предостережение, и я счастлив, что он устремлен не на меня.
Джонсон наблюдает, как последний из мальчиков убегает к полю за этим щеголеватым священником Эндрю Фрэнсисом. Непонятно, что Пул в нем нашел. Он слишком терпим к мальчикам. Ему не хватает дисциплины.
Но Джонсону не хочется ему перечить. Молодой священник может осложнить ему жизнь, поэтому рядом с отцом Эндрю Джонсон не высовывается и держит рот на замке. Какой позор – позволять мальчишкам называть себя по имени. Пул снисходителен к новому священнику. Даже слишком снисходителен. Эндрю балует мальчиков. Внушает им бунтарские мысли. Они все чаще и чаще огрызаются. Не слушаются. Перечат.
Ах! Если бы только эти малявки знали, что я натворил, думает он, наблюдая, как Питер шагает в ногу с Эндрю, как они проходят ворота и направляются в поле собирать перец, кукурузу, капусту, помидоры, картошку и другие овощи, пока не ударили заморозки и все не погибло. То, что я делал с мужчинами, женщинами… с детьми младше самого младшего из них… они бы обосрались от ужаса.
Джонсон шумно выдыхает и закрывает дверь сарая. При мысли о страшном прошлом его лицо заливает краска стыда, и для очистки совести он бормочет покаянную молитву. Кроме того, у него есть свои дела, которые нужно закончить, пока не выпал снег. Нужно нарубить дров, которых хватит на долгую зиму. Нельзя тратить время на мысли о языкастых сопляках.
Но если Питер думает, что перспектива стать священником спасет его от возмездия, то он сильно ошибается.
– Еще увидимся, мальчишка, еще как увидимся, – бормочет он и шагает по росистой траве к хлеву.
Нужно проследить, чтобы маленькие ублюдки не напортачили.
3
Стоя на четвереньках на каменном полу с мокрой щеткой в руке, Дэвид не сводит одного глаза с Пула, а второго – с Бена.
Бен застал его врасплох, и Дэвид жаждет ему отплатить. Пока Пул осматривал свои владения, Бен намочил щетку в мыльной воде и брызнул на Дэвида, мыльная пена попала ему в рот и широко раскрытые глаза. Этот маленький засранец ликует. Но ничего, он еще получит свое. Если не сейчас, то позже. В конце концов, у них впереди целый день – у него, Бена и бедняги Тимоти, который чуть не обделался, когда Пул назначил наказание за то, что он не выучил эти дурацкие библейские стихи. Бен даже день недели запомнить не в состоянии, но Тимоти – другое дело. Дэвид знает, что малыш мог бы выучить наизусть всю Библию, если бы потребовалось.