Вскоре брюнет съел все, что заказал и с полным желудком откинулся на спинку скамьи и медленно вздохнул. Рей же выклевав половину кружки, грохнулся своей пятой точкой на стол, смешно кряхтя от этого. Но ненадолго его хватило, тушка чуть завалилась и упала на бок. Ладно бы встать, но эта довольная морда улыбалась и наслаждалась бытием.
— Эх. — Вздохнул капитан и вновь завел диалог с птицей. — Хорошо мы с тобой покушали. Еще как. — аккуратно положил на живот руку и начал слегка постукивать.
— Что позавтракали удачно? — спросил Вейн, что только-только поднялся по лестнице.
— Какими судьбами, Чарльз?
— Да такими же, как и ты. Поесть пришел. И поговорить.
— Заинтриговал. Тогда присаживайся.
— Мне пять жареных крабов, кусок отлично прожаренного мяса, хлеба и кружку вашего фирменного.
— А меня рассчитать! — чуть вытянул руку вверх Эдвард с улыбкой смотря на барную стойку. — Давай говори. зачем пришел? — Вейн уселся напротив и аккуратно переложил лежачего Рея поближе к Эдварду.
— Я совсем недавно беседовал с Мери. И знаю про «Сокровищницу Рамсеса». Не беспокойся, Эдвард. Джека со мной не было, да он бы и не поверил. — интересно как смог считать беспокойство Вейн с неподвижного лица Эдварда или же эта фраза была лишь знаком вежливости. — Как продвигаются дела по поиску?
— Я вовсе не жадный человек по натуре. — ответил было капитан, поглаживая пернатого. — Но можно ли тебе доверять? Ну, мало ли ты решишь всадить мне нож в спину.
— Я вижу, что ты вообще обо мне ничего не слышал.
— Давай тогда перейдем к твоей истории жизни.
— Без проблем. Про тебя-то я уже все знаю, но хотя бы то, что было в этом море.
«Я рос в бедной семье. Отец работал на плантации, а мать-то дома без дела сидела, то где-то на улице пропадала, то спала. Наступили тяжелые времена, которые стали ключевыми в моей истории, так скажем, еды у нас вообще не было, и мне приходилось воровать. Я обчищал лавку за лавкой, иногда удавалось нажиться на повозках и обозах. После очередной своей вылазки я принес много еды, что должно было хватить на неделю. Мать была в восторге, прыгала от радости, обнимала эту кучу еды, а потом взяла всю еду, оделась и ушла из дома. Отца, к сожалению, тогда не было дома, как всегда, работал. Мне тогда было всего лишь лет семь, но уже тогда я понял, что дело тут не чисто. Я решил проследить за собственной матерью. Пару кварталов и вот, я увидел, куда она все время ходила. У нее оказалось был любовник, у которого от нее двое маленьких детей. Я даже объяснить не могу, почему ни я, ни отец не восприняли ее тогдашнее ожирение за беременность. Мы постоянно пропадали-то на работе, то на улице. Чуть позже я выяснил, что никто из них не работал. Вся эта «семейка» питалась за счет труда моего отца. Меня это взбесило, ничего не придумав, я пришел на плантацию к отцу и все ему рассказал. Он несколько минут вымещал злость на старом сарае, что доверили ему снести. Ломал доски голыми руками тогда и пробивал стены этого сарая кулаками. И перед своим уходом он наклонился к моему уху и прошептал.
«Чарльз, я должен сказать тебе правду. Мать не хотела тебя рожать. — тогдашние слова отца стали для меня не то роковыми, что делали больно с каждым слогом, не то лекарством, благодаря которому я смог откинуть от себя противного человека. — Теперь я понимаю почему. — видимо тогда он похвалил мою любознательно и сообразительно, а может и нет. — Она хотела утопить тебя, как только ты родишься на этот свет. Я не позволил. До трех лет она тебя ненавидела. Тебя даже на руки брать не хотела, а годам к пяти видимо свыклась с мыслю и перестала тебя замечать просто. Я понимаю это твоя мать и ты ее…»
Я не дал отцу договорить, и своим тогда детским, но откуда-то возникшей смелостью, голосом сказал.
«Нет. Я не люблю эту тварь. Она отдала всю еду, что я достал своим ублюдкам. Сейчас я ощущаю лишь одно чувство к этому человеку — ненависть. Отец, у меня есть лишь ты, ты один.»
Папа меня обнял и прошептал важные для меня будущего слова: «Не делай такую ничтожную личность достойной своей ненависти. Ненависть — сильное чувство, питаемое людьми как минимум к равным себе.» После этого мы молча пошли домой. Естественно, мы не застали мою мать там. И папа решил действовать. Я увидел, как он взял топор из кладовки, наточил его и замотал тряпками.
Уже тогда я смекнул, что дело пахнет «жареным». Я взял кухонный нож и пошел за отцом следом. Мои навыки оказались не просто хвастовством, и отец, взрослый и серьезный дядька, не смог заметить ребенка. Пару минут погодя мы дошли до того дома, про который я рассказал отцу. Он зашел туда, и после послышались адские крики. Я подбежал к дому, открыл дверь и замер в дверном проеме. Мой папа раскроил череп моей матери. Я не чувствовал и не чувствую злость за это. Я его понимал и вместе с ним питал эти эмоции к матери. Со спины на моего отца налетел любовник моей матери, и я, недолго думая, запрыгну ему на плечи и в мгновение ока перерезал ему горло. Он отпустил отца и с грохотом упал на землю. Папа развернулся и от удивления замер. Я стоял весь в крови перед своим родителем, подумал, что сделал что-то не то и просто стоял, и молчал. Через несколько секунд он подбежал ко мне, сел на колени и крепко обнял. На его лице появились слезы, что капали на мои окровавленные руки.