— В ноге у генерала. — оттесненный от штурвала Эдвард оперся на фальшборт и закинул голову вверх.
— Жаль, мне нравился. — стая чаек промчалась мимо, наполнив тишину своими криками.
Эдвард за все то время, что провел с Джеком и командой, впервые ощутил своеобразную свободу. Он уже привык, что постоянно что-то да делает, выполняет задачи или убивает кого-то. К слову, свободное время, столь сладкое, он получал только вечером. В это время он либо пил, как в Гаване или отдыхал, спав без задних ног. Эдвард решил пройтись по трюму, познакомиться с командой и, конечно, поесть.
Придя к коку и взяв еду, пошел к основной массе собравшихся матросов, что столпилась у огромного стола. Познакомившись со всеми, Эдвард начал расспрашивать, что знают матросы про «бойню в Гаване», в которой удалось выжить лишь трем счастливчикам, или же не совсем счастливчикам. Как всегда, он получил в качестве ответа только «Да, что-то слышали, но кто те пираты, что решили выступить против испанцев?» Юношу эти слова немного порадовали и с придыханием и детским волнением он рассказал все в красках. Он и про себя успел рассказать, с интонацией так, гордо, и преувеличивая чуть-чуть, конечно же. Своеобразная популярность тут же зародилась в коллективе к нему и двум важнейшим личностям корабля. Даже Ричард не знал, как все было, в точности в точности и во всех деталях. Он застал лишь итог. Перебитых товарище, потерю которых до сих пор не смог отпустить, и знатно потрепанных Джек, Майкла и Эдварда.
Рассказ юного черноволосого пирата прервал боцман[1].
— Эдвард, я нашел пару вещей на палубе и в трюме, что по-видимому были разбросаны после битвы. Я отнес их в твою каюту. Глянь, может твои. — в полумраке пробасил новоиспеченный боцман, разглаживая рубаху на своем локте.
— Хорошо. Не знаешь, что затевает капитан? — юноша чуть наклонился к уху собеседника и прошептал настолько тихо, насколько мог.
— К сожалению, или к счастью не знаю.
Немного заскучав, Эдвард решил выдвинуться в свою каюту и внимательно стал рассматривать вещи. Нашел свой уже потертый немного дневник. Усмехнулся. Многое он туда не записал, многое произошло за этот короткий срок. И решил, когда будет свободное время сегодня, скорее всего вечером, распишет все события в красках.
— Сколько прошло-то уже с моего отплытия из Лондона? — юноша опустил дневник себе на колени и не убирая рук с него посмотрел на голубой небосвод через уже потрескавшийся иллюминатор. — Три месяца. — сам себе ответил и вновь продолжил. — Из тридцати шести. — с неподдельной грустью подытожил. — Да. Может, и не успею. — в голове тут же возник образ его невесты. — Надеюсь, она не разозлиться на то, что я опоздаю на пару месяцев. — уже решив для себя, что это не «возможный вариант», а уже «свершившийся факт». — Я придумаю причину. Я не хочу ее разочаровывать и сам не хочу быть бедным. Черт, — начал эту мысль шепотом. — пытаюсь на двух стульях увидеться. — Но ничего, я еще посмеюсь над всеми. Ладно, хорош. — Эдвард положил дневник на тумбу, что стояла рядом с его кроватью, и подсел к ней по ближе. — Чувствую, завтра что-то будет. Может уже пора ей написать. Нужна бумага и где мои чернила? — юноша раскрыл один из ящиков и протянул туда руку. — Ага, нашел. — брюнет аккуратно расправил листок бумаги, расположил чернила рядышком и макнул перо. — Начнем.
«Приветствую тебя, любовь моя.
Пишу тебе с непреодолимой печалью на душе. Все из-за невозможности видеть тебя каждый день. Третий месяц уже пошел, а я все не могу забыть ту ночь, тот сладострастный запах, наши придыхания, хватку твоих маленьких пальчиков с моими руками, твое красное и счастливое лицо и те ощущения твоего тела моими руками. А от воспоминаний соприкосновения наших грудей, кровь закипает, а разум будто окутан туманом. Как же ты была прекрасна в эту ночь. При свете луны я своими очами лицезрел не женщину, богиню… Если бы ту ночь можно было бы прожить еще раз, я бы с превеликим удовольствием в самом конце положил бы свою голову тебе на животик и любовался тобой будто бы в первый раз, не смев заснуть. Иногда себя корю, за посредственные способности к искусству, в частности к живописи. Был бы я одарен в этом деле, все то время, что я не рядом с тобой, я бы любовался твоим портретом написанным моей рукой. Но достойна ли моя рука вывести твои глаза, твою улыбку и прекрасные уголки твоих уст?
Мой амулет… Я всегда перед сном смотрю на тебя, в надежде на легкость в твоей жизни. Как она у тебя? Надеюсь, хорошо. Что у тебя в жизни происходит? Как отреагировал твой родной отец? Боже прости. В первом же письме я тебе надоедаю своим беспокойством. Прости…