Учреждение, где работал Пашков, называлось весьма внушительно: «Трест Цветмет», что означало — цветные металлы.
После пяти Александр Иванович, не торопясь, шел домой пешком. Он жил на другом конце города. И длинные, почти часовые прогулки доставляли ему удовольствие: можно было подумать о разном.
В доме на Садовой у него была восемнадцатиметровая комната, обстановку которой составляли письменный стол, раскладушка, кресло — качалка, пишущая машинка и два потертых чемодана. Украшением комнаты был географический глобус таких размеров, что сосед Александра Ивановича шестилетний Алешка едва доставал до Северного полюса, даже встав на цыпочки.
Глобус подарил Александру Ивановичу старый моряк в Новороссийске. А пишущую машинку «Колибри» он купил по случаю в комиссионном магазине.
Были еще и книги. Разные. «Старик и море» Хемингуэя, томик Михаила Светлова, «Голубая чашка» Гайдара и учебник по лоцманскому делу.
Улица Садовая упиралась в заброшенный сквер с тяжелыми липами и поломанными скамейками. А за сквером шумела речка, небольшая, но очень светлая и легкая, как случайные июньские облачка. Она так и называлась — Светлая.
Почти каждый день Александр Иванович приходил на свидание к Светлой. У самой реки стоял сторожевой домик, где жил старик с рыжими от махры пальцами. Звали его Макаром. За несколько медяков у него всегда можно было достать лодку.
И, взявшись за весла, Александр Иванович глотал весенний речной ветер. «Выйду ли я еще когда‑нибудь в дальнее плавание?» — грустно думал он.
После демобилизации из флота Пашков немного растерялся. За годы службы он привык к морю: строгая корабельная дисциплина, короткие часы увольнений. И когда он в последний раз шел по набережной в морском бушлате, вдруг почувствовал, что не знает, как теперь распорядиться собой. Его товарищам было проще: кого‑то ждали родители, кого‑то невеста, кто‑то возвращался на свой завод. Пашкова никто не ждал, во всяком случае, так казалось ему. В армию он ушел из поисковой партии. А геологи как ветер в поле: ищи — свищи… Он хотел было остаться в этом же приморском городе. Прочитал в газете объявление о приеме в пединститут. Возиться с ребятами ему нравилось. Да и здесь, на Корабельной стороне, у него было много друзей среди приморских мальчишек.
Дружба их началась странным образом.
Возвращался как‑то Пашков из увольнения. Был у него свободный час времени. И он решил искупаться. Стал спускаться на пляж, и тут перед его глазами предстало такое зрелище. По тропинке вверх, тяжело дыша, подымался грузный мужчина с разъяренным красным лицом, в желтой соломенной шляпе. Пижамные выцветшие брюки его были закатаны до колен. За ним, жалобно повизгивая, бежал мальчишка, совершенно шоколадный, в одних трусиках. Он вынужден был бежать, ибо его ухо было намертво зажато в мощном волосатом кулаке.
А позади метрах в пятнадцати шла сочувствующая толпа мальчишек. Временами Соломенная шляпа поворачивалась, и второй волосатый кулак грозно повисал в воздухе. Этот жест комментировался одной фразой: «Я вам, мерзавцы, за лодку шкуру спущу!» Мальчишки отбегали еще метров на пять. Потом шествие возобновлялось.
Пашков машинально уступил место Соломенной шляпе и совсем рядом увидел несчастное лицо мальчишки, его умоляющие глаза, в которых дрожали слезы.
— Послушай, приятель, — обратился Пашков к мужчине, — зачем же за ухо? Можно и за руку.
Мужчина свирепо глянул на Пашкова. И, ничего не сказав, еще сильнее дернул мальчишку за ухо.
— Ну вот что, — уже разозлился Пашков, — уберите руку!
Видимо, мужчина понял, что старшина шутить не намерен. Он обиженно оттопырил губу.
— Они у меня, стервецы, чуть лодку не загубили… Сражение, понимаете, устроили, тараны всякие…
Но волосатый кулак разжался. Мальчишка перестал скулить и с надеждой посмотрел на Пашкова. Толпа мальчишек придвинулась ближе.
Минут пятнадцать мужчина подробно рассказывал Пашкову, какая у него лодка, сколько он сил затратил, чтобы она порхала «як бабочка». А пацаны пошли нынче дурные, все норовят ущерб нанести. «ГЦо я, злодей какой — нибудь, — пацанов мучить. Так нет же, выведут».
В порядке мировой Пашков купил краснолицему кружку пива и восемнадцать кружек кваса на всю шоколадную гвардию.
Вот с того смешного случая и началась дружба Пашкова с мальчишками с Корабельной стороны.
Институт тоже был на Корабельной. И все было уже почти решено. В бушлате, с легким чемоданом Пашков отправился подавать документы. Но до приемной комиссии он не дошел. Длинный коридор был набит одними девицами. Стоял пестрый шум. Пашков тоскливо оглянулся по сторонам и увидел в дальнем углу единственного парня, похожего на баскетболиста из команды мастеров. Девицы смотрели на Пашкова с явным любопытством. Он снял бескозырку, повертел ее, помял и… ушел. На улице рассмеялся: представил себя на лекциях вдвоем с тем баскетболистом в сплошном потоке девиц.
В общем из приморского города он уехал, подарив мальчишкам бескозырку, ремень и маленький значок с золотым якорем.
Планово — экономический институт Пашков окончил с отличием, приобретя вполне мужскую специальность. Получил назначение и оказался в тресте Цветмет. Через полгода он уже считался хорошим инженером. После скитаний, службы, студенческого общежития трест показался Пашкову тихой гаванью. Иногда он жалел, что так по — мальчишески ушел тогда из приемной комиссии пединститута. Но переучиваться было поздно — ему перевалило уже за тридцать.
Так и шло время.
Однажды его привычный ход был неожиданно нарушен. Александр Иванович встретил на улице Андрея Воронова, своего товарища по эскадренному миноносцу «Севастополь». Теперь это уже был Андрей Николаевич Воронов, журналист, которого только что прислали в этот город редактором молодежной газеты.
Что Андрей когда‑нибудь станет газетчиком, Александр Иванович знал и раньше. Еще на службе Воронов сотрудничал во флотской газете и даже писал стихи. Пашков демобилизовался. А Андрей ушел в газету флота. Потом его статьи Александр Иванович встречал в центральных газетах и, судя по адресу, знал, что он находится в Сибири.
Оба обрадовались встрече.
Теперь по вечерам Александр Иванович иногда заходил в редакцию. Освободившись от газетной текучйи, Воронов становился тем же веселым парнем, с которым они, по его же выражению, съели тысячу пятьсот бачков флотских щей.
Вот и в этот вечер они вновь встретились.
Давайте приоткроем дверь и послушаем, о чем говорят приятели…
— Ты знаешь, Саша, с трудом свыкаюсь со своим новым положением. Когда я был разъездным корреспондентом, все было проще. Нужен газете очерк — пожалуйста! Ваш покорный слуга берет билет на самолет — и за пять тысяч километров! Отписался — и снова в дорогу. Привык бродяжничать.
— Тебе легче, а моя контора ходит только в одно путешествие — на воскресные пикники.
— Сейчас я в таком же положении. Прирос вот к этому столу, как гриб, закопался в рукописях — и ни шагу.
— Ты недоволен?
— Да как сказать, в общем‑то делать газету интересно… Подожди, я тебе прочитаю одну прелюбопытнейшую бумагу.
Андрей отодвинул ящик стола, достал пачку писем и взял одно:
«Уважаемая редакция!
Мы, жильцы дома № 6 по улице Челюскинцев, заостряем ваше внимание на хулиганских действиях несовершеннолетних жильцов, которых возглавляет некто Чернов В., проживающий в квартире 19. Упомянутые хулиганы организовали на чердаке дома нечто непонятное. И, по имеющимся у нас данным, собираются бежать за рубежи нашей Родины. Мы уже заостряли внимание участкового уполномоченного Державина Л. Г. Тов. Державин обещал принять меры. Однако хулиганские действия продолжают иметь место. Ежели они сумеют действительно убежать за рубежи нашей Родины, это будет позор не только нашему дому, который борется за образцовый дом, но и всему городу, и мы бы даже сказали, больше…