Пил Клико и Лермонтов: и с друзьями царскосельскими гусарами, и в «Красном кабачке» на петергофской дороге. Может быть — в новогоднюю 1836 года ночь, в Тарханах. И в боевых кавказских отрядах «в кругу армейских товарищей», и на молодежном бале в Пятигорске, и, может быть, на самом последнем в жизни пикнике, уже всего за несколько часов до гибели, до нацеленного в грудь крупнокалиберного пистолета.
Сотрудникам музея Лермонтова в Пятигорске удалось разыскать здание, в котором находилась загородная гостиница с рестораном («Шотландка»), из которой Лермонтов направился на дуэль. Когда подняли позднейшие настилы полов, обнаружили кованые гвозди, что и послужило одним из доказательств возраста постройки, соответствующей лермонтовскому периоду.
Пушкин предпочитал последний лепт (лепт — грош) отдать за шампанское, чем за императора. И Лермонтов шутил еще в юности:
— Я люблю очень дно доставать на пирах в чаще!
Тоже предпочитал последний лепт отдать за чашу с вином, чем за императора.
Так что же оно такое — шампанское?
Напиток из лучших сортов винограда, который вначале осветляют порошком из виноградных косточек. Затем добавляют рыбий клей, изготовленный из хрящей красных рыб, — оклеивают. Потом напиток отдыхает, потом его фильтруют, кладут дрожжи, добавляют ликер и «загоняют» по бутылкам, которые предварительно моют щетками из гусиных перьев и ополаскивают в проточной воде. Три года напиток выдерживается. Вновь очищается. Это все — ремюаж и дегоржаж. А потом наступает бракераж — ставят под сильный источник света: напиток должен быть совершенно чистым и светло-соломенной окраски. Или, как говорят мастера шампанского, это солнце, пойманное рукой и погруженное в искристую влагу. Готовые бутылки одеваются, делаются нарядными — фольга, кольеретки, этикетки. И вот только тогда шампанское загрохочет весело, празднично и зашипит в стекле.
Корабли с шампанским мадам Клико из Финского залива поднимались по Неве в Петербург и направлялись к порту, где были фондовая биржа и пакгаузы для хранения прибывающих товаров. Здесь, возможно, и хранилось шампанское мадам Клико. Заключались на него сделки, и оно попадало уже в какой-нибудь торговый склад — «буян». Сейчас в здании фондовой биржи — Центральный военно-морской музей и военно-морская библиотека. В пакгаузах — учреждения Академии наук.
Сувенирная бутылка шампанского «Вдова Клико» стоит у нас рядом с таким же сувенирным гусиным пером из Царскосельского лицея; на гусином пере воспроизведен автограф Пушкина.
Мы откроем шампанское. Только когда? При каком случае? Это и решать случаю.
Разговариваем с виноделом Ларисой Михайловной Валуйко. Сидим в «Массандре», в рабочей комнате Ларисы, совсем недалеко от винотеки.
Лариса недавно вернулась из поездки по Испании. Была и в знаменитом винодельческом городке Хересе-де-ла-Фронтере. Поразила испанцев как винодел. Испанцы не успокаивались, проверяли ее, давали ей различные пробы хереса, и Лариса безошибочно выделяла хорошие сорта.
— Я спросила, какое у них сохраняется самое старое вино? Выяснилось — начала нашего века. На что я, не без гордости, ответила, что у нас есть вино конца позапрошлого столетия, конца восемнадцатого века! Вино времени Франсиско Гойи. И не просто вино, а херес, рожденный в городе Фронтере. Вы бы видели, что с испанцами сделалось!
— Лариса, — говорю я. — А может такое быть, чтобы в «Массандре» нашлась бутылка вина 1799 года? Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю. Сейчас ты спросишь, а нет ли в «Массандре» вина 1814 года? Какого-нибудь «Кучук-Ламбата». Был прежде такой сорт.
— Верно. Спрошу.
— И ты хочешь, чтобы виноделы положили и эти две бутылки рядом — год рождения Пушкина, год рождения Лермонтова. Начало и конец.
— Все верно, — улыбаюсь я. — Кипренский, когда писал портрет Пушкина, поставил свечу, а перед свечой — бокал с вином: Кипренскому нужны были краски, «полные света и трепета».
— Завидую вам, — сказала Лариса. — Завидую и Кипренскому.
— Хочешь?
И Вика протягивает Ларисе руку — что-то сжала, спрятала в кулаке. Разжимает кулак, и перед Ларисой оказывается каштан. Я знаю, что это за каштан, откуда он.