Были у Елизаветы Ивановны в дневнике слова, которые могли быть адресованы Эрастову почему чертополох долговечнее розы!.. Или — как слепому объяснить цвет молока!.. А Эрастов до самой смерти твердил:
— Каюсь, православные!.. Каюсь!
И даже явился на открытие памятника поэту в Пятигорске в 1889 году.
Интересны записи Елизаветы Ивановны о камышовой крыше домика: в 30-х годах прошлого столетия, когда строился домик, покрыть его камышом было просто. Привезли нарезанный на берегу Подкумка камыш, позвали мастера, и все. А теперь? Предварительный сбор материала, командировки, совещания. И кого только не приглашали для советов! Архитекторов? Непременно. Строителей? Обязательно. Пожарных? И их тоже. Работников научных организаций Москвы, Ленинграда, местных учреждений, других городов, заводов — все приняли участие в камышовой крыше. Левокумский камышовый завод дал камыш, а Днепропетровский лакокрасочный завод снабдил огнезащитной краской. Да, в 30-х годах прошлого столетия покрыть камышом крышу сложностей не представляло. Но тогда это был флигель хозяйского дома плац-майора Василия Ивановича Чилаева, «хламовая недвижимость», по мнению членов городской управы. Теперь это был домик Лермонтова, «Великий Домик», как назвал его Андроников.
Имелись записи о том, как заказывали в Карачаево-Черкессии кавказскую, по старинному рисунку, кошму. О том, как во время ремонта не хватило алебастра. Негде было взять. Однажды утром, у порога, обнаружили ведро с алебастром. Как отыскали мастериц по муслиновым занавескам для окон. Приводился текст очень простого, но по-своему очень яркого, душевного отклика о посещении музея в книге «Впечатлений» в двадцатые годы: «Жалко мне вас, товарищ Лермонтов». И подпись: «Красноармеец караульного батальона». Этот отклик Елизавета Ивановна приводит со слов журналиста М. О. Пантюхова. Он сказал, что отклик прочно врезался ему в память и он не может его забыть.
Был рассказан и такой любопытный случай: в 1930 году со стен музея исчез портрет Мартынова. Подробнее об этом исчезновении будет рассказано в главе «Мартыновы в наши дни».
И вновь запись времени оккупации: фашисты искали в домике подлинные письма Лермонтова, рукописи, картины. Появился в Пятигорске немецкий литератор фон Фегезак и тоже добивался, искал ценные вещи. Маргарита Федоровна Николева специально поселилась в подвале дома, где и были укрыты некоторые мемориальные вещи, в том числе письменный стол поэта. Стол был примечателен еще и тем, что за ним было написано стихотворение «Смерть поэта». Привез его в Пятигорск Аким Шан-Гирей, которому Лермонтов подарил стол, когда уезжал из столицы в 1841 году. Николева не просто поселилась в подвале, а создала в нем такое «запустение», чтобы страшно было войти в подвал и глядеть на его хозяйку — истинная колдунья, ведьма: «В очах людей читаю я страницы злобы и порока».
Записи, дневники, черновые листки рукописи книги «Последний приют поэта». Книгу о доме-музее Елизавета Ивановна написала давно. Выходила уже двумя изданиями. В последние годы Елизавета Ивановна вновь работала над книгой — дополнила ее.
Я читал «Последний приют поэта». О страшных днях пожаров в ней говорилось — наступил канун Нового, 1943 года. Для жителей Пятигорска он был кануном надежд и нетерпеливого ожидания. Разнеслась радостная весть: «Немцы бегут…» Над городом начали чаще появляться наши самолеты. А в первые дни января люди воочию увидели отступление оккупантов: двигались в сторону Минеральных Вод.
Приближались самые страшные часы в жизни дома и населения города. С вечера 9 января начались взрывы и пожары. Уходя, немцы расстреливали людей. «Расстрелы производились и у места дуэли Лермонтова, почти у самого памятника… — писала Елизавета Ивановна. — Одно за другим взрывались здания — электростанции, Госбанка, педагогического института, многочисленных школ. Тушить пожары немцы не разрешали. Да и чем? Городской водопровод немцы вывели из строя. Горящий Пятигорск остался без воды».