— Что ты тут делаешь!
— Ах, Мира… я не мог не думать о тебе весь день, — произнес Кевин дрожащим голосом. — Поэтому я хотел увидеть тебя, во что бы то ни стало увидеть! Но дома никого не было…
Мира знала, что отец дома, просто он не открывает дверь, сколько бы ни звонили. Да и хорошо — не дай бог мама узнает, что к Мирабелле заходил мальчик…
— Ну, вот я здесь, — кокетливо улыбнулась Мира. — Чего хотел?
— Может быть, прогуляемся? — улыбался Кевин. — Совсем недолго?
Мира прикинула: шесть часов уже было… но ради Кевина она готова была быть битой!
— Пойдем, — Мирабелла помялась, а затем робко протянула ему свою руку, и Кевин обхватил ее горячей ладонью, от чего Мира просто захлебнулась в нескончаемом потоке счастья. — Кевин…
— Мирабелла…
Мире казалось, что нет ничего прекраснее, чем звуки ее имени из его уст.
Дома она была лишь в десять вечера. Мама, злая, как фурия, избила ее до кровавых полос и заставила долго молиться в святилище, называла самыми ужасными словами, но Мире все было все равно. Она думала только о Кевине, о его глазах, о его ямочках на щечках и всем том, о чем он рассказывал ей на прогулке. Мира была так счастлива, что не чувствовала боли.
Когда родители уснули, она достала гримуар и выпустила Оззи. Тот строго на нее посмотрел:
— Ты обещала расколдовать Кевина, помнишь?
— Я как раз за этим, — соврала Мира, разглядывая страницы гримуара. — Ну, где тут у нас анти-заклинание?
— Не все так просто, Мирабелла! Разве я не говорил? Создать заклинание легко, а вот разрушить очень сложно… здесь тебе гримуар не помощник.
— Ну, и что же мне сделать?
— Ты должна отправиться на болото и найти одну очень редкую траву, сварить из нее зелье…
— Ага, — кивала Мира, а сама встала и начала читать заклинание. Оззи замолчал и угрюмо смотрел на то, как Мирабелла создает себе новое бальное платье.
— Что? — спросила она, когда платье было готово. — Завтра же бал!
— Мира, ты должна расколдовать Кевина, — строго повторил Оззи.
— Послезавтра расколдую! Все равно же за этой травой далеко ехать, да? Значит, лишний день погоды не сделает!
Оззи покачал головой.
— Мирабелла…
— А знаешь, Оззи, ты лучше расскажи мне про инквизицию, — попросила Мира, принимаясь за создание тиары. — Что ты о ней знаешь? Почему Алиса такая злющая?
Оззи вздохнул, но покорился ее воле.
— Мирабелла, Инквизиция — это что-то вроде управляющего органа волшебниц. Они должны следить за деятельностью всех владелиц гримуаров и за тем, чтобы они не раскрыли существование магии и не создали что-нибудь ужасное. Но на деле инквизиторы — твари, которые отлавливают впечатлительных детей и внушают им мысль о принадлежности к высшей расе. Такие «юные инквизиторы» посылаются ими на задания, на уничтожение неугодных волшебниц, потому что сами инквизиторы убивать не могут, они же святые. Взращивание в послушницах ненависти — это самая эффективная стратегия их воспитания. Уверенные в том, что все остальные люди — отбросы, юные инквизиторы легко убивают любую, на кого укажет перст правительства.
— Вот ты все время говоришь «волшебницы», — задумчиво сказала Мира, — а волшебники бывают?
— Хотя в теории ничто не мешает мужчине найти гримуар, я еще ни разу такого не видел, — спокойно ответил Оззи.
Мира пожала плечами.
Утром она была в наилучшем состоянии. Была суббота, уроков не было. Маме она сказала, что заболела, чтобы остаться дома и не участвовать во всяких работах, к тому же, после вчерашнего избиения это было не удивительно; а когда мама оставила ее в покое, Мирабелла закрыла дверь в комнату, натянула новое бальное платье, принялась наряжаться. До бала было еще очень много времени, но ей не терпелось начать готовиться, ее трясло от жажды деятельности, и каждая минута простоя казалась вечностью.
Она накрасилась, заплела волосы, надела сережки и диадему. Оззи наблюдал за всем этим осуждающим, недовольным взором, но довольно долго молчал. Лишь когда Мира открыла окно, чтобы через него выбраться на улицу, он подошел к ней и сказал:
— Ведь ты понимаешь, что на самом деле он тебя не любит? Что это просто заклинание?
— Посмотри на это лицо, — попросила Мира, указав на себя пальцем, — на эти волосы, похожие на мышиный хвост, на эти бледные тонкие губы, впалые щеки, мешки под глазами, в которых можно картошку хранить. Разве меня может кто-то полюбить без магии?
— Я уверен, что может, — Оззи коснулся лапкой плеча Миры. — Ты очень хорошая девочка. У тебя еще есть шанс…
— Он смотрит на меня, он говорит со мной, он улыбается мне, держит меня за руку! Что, если не это, должно называться любовью? Все, Оззи, я ушла! Буду поздно, о-о да, я буду так поздно…
Мира выбрала из окна, подобрала подол пышного платья и короткими перебежками добралась до ворот, надеясь, что мама не увидела ее через окна (впрочем, судя по тому, что за ней не неслась злая тетка с ремнем в руках, мама ее не увидела). Мира выпрямилась, поправила волосы и вышла за ограду.
Мамин голос огорошил ее так, что Мира припала к забору, как собачка, и боялась вдохнуть.
— Это просто ужасно, — сочувственно говорила мама, — Вот что бывает, когда в столь юном возрасте девочка думает о мужчинах!
— Да разве же ей запретишь? — Мира услышала другой голос и узнала маму Анны. — Так у них все хорошо было с этим мальчишкой… А теперь уже который день рыдает беспрерывно, исхудала, бедняжка…
Мирабелла сглотнула и напрягла слух, вслушиваясь в разговор.
— Оно и к лучшему, — строго сказала мама. — Зато перестанет думать о мальчишках.
— Что ж вы говорите такое, — пожурила ее мать Анны. — Девочка страдает…
— Зато возьмется за ум.
Мира решила, что с нее хватит. Тихим облаком она проскользнула обратно в свой двор, задрала пышную юбку платья, вскарабкалась на дерево, чудом не испортив своего костюма, и повисла на ветке, обхватив ее руками и ногами — с такого ракурса она могла легко разглядеть все, что происходило в комнате Анны, а мама вряд ли бы увидела дочь в рыжей листве.
Сперва ей показалось, что в комнате Анны никого не было. Но, прислушавшись, она различила тяжелое, надрывное дыхание глубоко в темном помещении, а затем и сдавленный всхлип. Совершенно точно. Анна сидела в комнате, где-то в самой ее глубине, вероятно, под одеялом, иначе Мира увидела бы ее прекрасные волосы, и, видимо, горько плакала. А судя по словам мамы Анны, уже не первый день. Исхудала. Бедняжка.
Чувство, которое охватило Мирабеллу, было ей совершенно незнакомо. Казалось бы, у Миры все хорошо. Сегодня ее ждет бал, самый прекрасный бал в мире, и на него ее поведет самый прекрасный мужчина, и одета она будет в самое чудесное платье; но ничто из этого ее больше не радовало. Мире было отвратительно, гадко на душе, и богатое платье как будто жгло ее, и хотелось сорвать его с себя, а вместе с ним и кожу, ведь в собственном теле ей было душно, и пусть Мира и не могла понять причин, почему ей вдруг стало так плохо, но зато она точно знала, что должна сделать, чтобы это чувство исчезло. Кивнув собственным мыслям, она по дереву добралась до дома, спустилась на землю и забралась в свое окно. Розовое платье было все выпачкано, а местами и порвано, но Мирабелла без сожаления стянула его с себя, бросила на кровать, и раскрыла гримаур.
— Оззи! Я знаю, ты злишься на меня, но помоги мне разок! Это не для меня, это для Анны!
Оззи удивленно уставился на нее, но кивнул рогатой головой. Мира заглянула в книгу и начала читать заклинание, после которого в ее руках появилась записка, написанная чужой рукой.
— А теперь приведи в порядок платье, и вместе с тиарой и сережками отнеси Анне. А, и записку не забудь! Только так, чтобы она не увидела тебя, само собой.
Оззи посмотрел на Миру, и ей вдруг показалось, что он все, все понял.