Сара понимала, что все это правда, и все-таки решила не менять свои планы, а только подкорректировала виды на будущее. Ну и пусть докторская степень не сулит ей никаких заманчивых карьерных перспектив, зато она сможет целых два года безнаказанно размышлять и читать книги и, возможно, наконец-то стряхнет с себя затянувшееся оцепенение, вызванное чересчур большим количеством выпитого эспрессо и выслушанных пошлых шуток. А потом, защитив тезисы, она сможет преподавать в начальной школе, или поступить в Корпус мира, или даже в последний момент вскочить по примеру других в быстро удаляющийся поезд под названием Интернет.
Однако ни одному из этих планов не суждено было осуществиться. Необходимость читать лекции оказалась для Сары непосильным бременем. Разумеется, на свете есть люди, которым это вовсе не кажется бременем. Им нравится звук собственного голоса, и они рады возможности продемонстрировать свой интеллект почтительно внимающим студентам. Но есть и такие, как Сара, абсолютно неспособные поддерживать контакт с аудиторией. Они нудно кружат вокруг одного и того же тезиса, не в силах разделаться с ним, найдя точную формулировку, и перейти к следующему. Или, наоборот, пытаются говорить сразу о слишком многом, и в итоге говорят ни о чем. Они не отрывают глаз от бумажки, монотонно зачитывая заготовленную заранее лекцию, либо безнадежно путаются в синтаксисе, когда пытаются импровизировать. И не дай бог им попробовать пошутить! Тогда на обращенных к ним лицах студентов отражается уже не скука или досада, а откровенная жалость. Только эта жалость и осталась в памяти Сары от тех двух ужасных семестров.
Сломленная и совершенно деморализованная, с самооценкой, опустившейся до нуля, она бросила аспирантуру и опять оказалась в «Старбакс», на этот раз без каких-либо планов на будущее. Двадцатишестилетняя неудачница с еще неясной сексуальной ориентацией, которая к тому же только что обнаружила, что одарена гораздо меньше, чем привыкла считать. «Я отвратительно заурядный человек, — каждый день напоминала себе Сара, — которому предстоит прожить отвратительно заурядную жизнь».
Словно доя того, чтобы закрепить преподанный ей урок смирения, однажды холодным осенним утром в «Старбакс» заглянула ее бывшая любовница Амелия. Она прекрасно выглядела, рядом гордо стоял коренастый корейский муж с решительной челюстью, а на груди в сумке-кенгуру висел пухлый черноглазый ребенок. Они сразу же узнали друг друга, и Амелия замерла в дверях, с какой-то нерешительностью глядя через зал на Сару.
Та грустно улыбнулась, словно предлагая бывшей подруге разделить с ней эмоциональную насыщенность момента, но Амелия не захотела улыбнуться в ответ. На ее лице, немного располневшем, повзрослевшем и усталом, не отразилось ни радости, ни сожаления, ни даже простого удивления. Саре показалось, что оно выражает только уже ставшую привычной жалость, будто лицо студента-первокурсника, даже не старающегося понять, что городит эта дура на кафедре. Она прошептала что-то мужу, и тот бросил на Сару удивленный взгляд. В ответ на его короткий вопрос Амелия пожала плечами, словно не веря, что действительно была знакома с этим жалким созданием в зеленом фартуке, не говоря уж о том, что когда-то в комнате общежития они в одном белье танцевали под песни Ареты Франклин, а потом валились на узкую кровать и хохотали до изнеможения неизвестно над чем. По крайней мере, Сара надеялась, что именно об этом вспоминала Амелия, разворачиваясь и выводя из кафетерия свою маленькую семью, в то время как она сама уже фальшиво улыбалась следующему клиенту и в тысячный раз объясняла, что в «Старбакс» не существует понятия «маленький» капуччино.