— Ты здесь только на лето?
Он снова кивнул.
— Ты вообще разговариваешь? — огрызнулась я.
Он довольно усмехнулся:
— Почему ты такая злая?
— Я не знаю, — прорычала я, снова закрывая глаза. Я глубоко вдохнула и затем посмотрела на него из-под ресниц. — Разве ты не злишься?
Он шагнул вперёд:
— Да, как и все люди, наверное, — он кивнул в сторону моего дома, — Почему они ругаются?
— Мой… Эмм… Мой папа потерял работу сегодня.
— Он работает на нефтяную компанию? — спросил он.
— Работал.
— Мой дядя тоже… до сегодняшнего дня, — сказал он. Его лицо вдруг стало выглядеть уязвимо. — Только не говори никому.
— Я умею хранить секреты, — я встала, отряхивая шорты. Когда он ничего не ответил, я неохотно назвала свое имя. — Я Кэтрин.
— Я знаю. Я Эллиот. Хочешь прогуляться со мной до "У Броума" за мороженным?
Он был на полголовы выше меня, но по виду, мы весили одинаково. Его руки и ноги были слишком длинными и худыми, и похоже, он ещё не совсем вырос. Его высокие скулы выступали достаточно, чтобы щеки казались запавшими, а длинные тонкие волосы совсем не подчеркивали овал лица.
Он шагнул на поломанный асфальт, и я толкнула калитку, оглядываясь через плечо.
Мои родители всё ещё ругались. Если бы я зашла внутрь, то они бы перестали это делать ровно до того момента, как окажутся в своей спальне, и тогда бы я слушала мамины приглушенные истерики всю ночь.
— Конечно, — сказала я, поворачиваясь к нему. Он выглядел удивленным. — У тебя есть деньги? Я верну их тебе. Не хочу возвращаться туда за кошельком.
Он кивнул и, будто в доказательство, похлопал по своему переднему карману.
— Я за тебя заплачу. Я косил газон у соседей.
— Я знаю, — сказала я.
— Ты знаешь? — спросил он, с небольшой удивленной улыбкой на лице.
Я кивнула, сунула пальцы в маленькие карманы своих джинсовых шорт, и, впервые в жизни, покинула дом без разрешения.
Эллиот шел рядом, но не нарушая мое личное пространство. Он не говорил целый квартал и половину следующего, но потом уже не мог сдерживаться.
— Тебе здесь нравится? — спросил он. — В Ок Крике?
— Не совсем.
— Что насчёт школы? Как тебе она?
— Для меня сравнима с пытками.
Он кивнул, как если бы я подтвердила его подозрения.
— Моя мама выросла здесь, и она всегда говорила, как сильно ненавидела её.
— Почему?
— Большинство детей Первой Нации (индейцы — прим. перев.) ходили в свою собственную школу. Над ней и дядей Джоном довольно много издевались за то, что были единственными детьми коренного населения в Ок Крике. Они относились к ней весьма плохо.
— В… в каком роде? — спросила я.
Он нахмурился:
— Их дом подвергся вандализму, затем и её машина. Но я это узнал только от дяди Джона. Всё, что мне говорила мама: родители были полоумными, а их дети — еще хуже. Я даже не знаю, как воспринять это.
— Воспринять что?
Его взгляд упал на дорогу.
— То, что она отправила в место, которое она ненавидит.
— Два года назад я попросила чемодан на Рождество. Папа купил мне целый набор. Я соберу их в ту же секунду, как вернусь домой после выпускного, и никогда не вернусь сюда.
— Когда он? Твой выпускной?
Я вздохнула:
— Аж через три года.
— Значит, ты девятиклассница. Или была ею? Я тоже.
— Но ты ведь здесь каждое лето, да? Ты не скучаешь по своим друзьям?
Он пожал плечами:
— Мои родители много ругаются. Мне нравится приезжать сюда. Здесь тихо.
— Откуда ты?
— Оклахома Сити. Юкон, на самом деле.
— Ох, да? Мы обыграли вас в футбол.
— Ага. Я знаю, знаю. Камень в огород Юкона. Я видел баннеры Ок Крика.
Я пыталась не улыбнуться. Я сделала некоторые из тех баннеров с Минкой и Оуэном во время внеклассного кружка.
— Ты играешь?
— Да, в седьмом ряду. Однако я становлюсь лучше. Во всяком случае, так говорит тренер.
Вывеска "У Броума" возвышалась над нами, светясь розовым и белым неоновым цветами. Эллиот толкнул дверь, и воздух из кондиционера хлынул на мою кожу.
Я остановилась на красном кафельном полу. Воздух пах сахаром и маслом, а семьи расположились в обеденной зоне, разговаривая о планах на лето. Пастор Первой Христианской Церкви стоял рядом с одним из самых больших столов со скрещенными посередине руками, мявшими его красный галстук, и обсуждал со своими собеседниками церковные события и свое разочарование в уровне местного озера.
Эллиот и я приблизились к прилавку. Он показал мне заказывать первой. Анна Сью Джентри возвышалась над стойкой, ее светло-блондинистый хвост качнулся, когда она пыталась угадать, в каких мы состояли отношениях.
— Кто это, Кэтрин? — спросила она, подняв одну бровь при виде камеры, висящей на шее Эллиота.
— Эллиот Янгблод, — сказал он прежде, чем я могла бы ответить.
Анна Сью вовсе перестала обращаться ко мне, ее большие зеленые глаза засверкали, когда высокий парень рядом со мной показал, что не боялся с ней разговаривать.
— И кто же ты, Эллиот? Кузен Кэтрин?
Я скорчилась, гадая, что при виде нас натолкнуло её на этот вывод.
— Что?
Анна Сью пожала плечами:
— Твои волосы почти той же длины. Такая же отвратительная стрижка. Я подумала, может, у вас это семейное.
Эллиот посмотрел на меня, вовсе этим не задетый:
— Мои длиннее, вообще-то.
— Значит, не кузены, — сказала Анна Сью, — Ты что, обменяла Минку и Оуэна на вот этого?
— Он мой сосед.
Эллиот сунул руки в карманы своих шорт-карго цвета хаки, совершенно невпечатленный этой сценой.
Она наморщила нос:
— Ты что, на домашнем обучении?
Я вздохнула:
— Он приезжает к своей тете на лето. Можно нам уже сделать заказ, пожалуйста?
Анна Сью переместила свой вес с одного бедра на другое, оперевшись обеими руками на стойку. Сердитое выражение на ее лице не удивило меня. Анна Сью дружила с Пресли. Они выглядели одинаково, с одинаковым блондинистым оттенком волос, стилем и толстой черной подводкой — и у них было одинаковое выражение лица, когда я была рядом.
Эллиот, похоже, ничего не заметил. Вместо этого, он указал на доску над головой Анны Сью.
— Я возьму пломбир с банановой помадкой.
— С орешками? — спросила она, очевидно, обязанная задать этот вопрос.
Он кивнул и посмотрел на меня:
— Кэтрин?
— Апельсиновый щербет, пожалуйста.
Она закатила глаза:
— Фантастически. Что-нибудь ещё?
Эллиот нахмурился:
— Нет.
Мы ждали, пока Анна Сью отодвинула крышку и наскребла щербет в морозильнике за прозрачным ограждением. После, она скатала его в шар серебристой ложкой и втиснула в рожок, вручила мне его и начала приготавливать пломбир Эллиота.
— Я думала, ты сказал, что мы просто купим мороженое, — сказала я.
Он пожал плечами:
— Я передумал. Подумал, будет неплохо посидеть здесь немного.
Анна Сью вздохнула, поставив заказ Эллиота на прилавок.
— Пломбир с банановой помадкой.
Эллиот выбрал стол рядом с окном, и толкнул ко мне несколько салфеток прежде, чем наброситься на ваниль с сиропом так, будто умирал с голода.
— Может, нам стоило заказать ужин, — заметила я.
Он посмотрел наверх, вытирая шоколадное пятно с подбородка.
— Ещё не поздно.
Я посмотрела вниз на своё тающее мороженное.
— Я не сказала родителям, что ухожу. Мне, наверное, скоро надо вернуться домой… Хотя не то, чтобы они заметили, что я ушла.
— Я слышал, как они ругаются. Я что-то вроде эксперта в этом. Кажется, это затянется на всю ночь.
Я вздохнула:
— Это не прекратится, пока он не найдет другую работу. Мамочка у меня своего рода… невротик.
— Мои родители постоянно ругаются из-за денег. Мой отец считает, что если он не сможет зарабатывать сорок долларов в час, то он не может работать. Даже учитывая то, что один доллар лучше, чем ноль. Затем его постоянно увольняют.