— Чем он занимается?
— Он сварщик, что радует, ведь его подолгу нет дома.
— Для папы это дело чести, — сказала я, — Он найдёт что-то. Мамочка просто склонна излишне переживать.
Он улыбнулся мне.
— Что?
— Мамочка. Это мило.
Я откинулась назад на сидение, чувствуя, как мои щёки краснеют.
— Ей не нравится, когда я зову ее мамой. Она говорит, что так я делаю вид, будто я старше, чем есть. Это просто привычка.
Он выслушал мои аргументы, и, наконец, заговорил:
— Я называл свою маму "мамой" с тех пор, как начал разговаривать.
— Извини. Я знаю, это странно, — сказала я, отводя взгляд, — Мамочка всегда была зацикленной на подобных вещах.
— Почему ты извиняешься? Я лишь сказал, что это мило.
Я заерзала, зажав коленями свою свободную руку. Кондиционер работал на полной мощности, как и в большинстве заведений в Оклахоме летом. Зимой ты раздет, потому что внутри слишком жарко. Летом ты одеваешь куртку, потому что там слишком холодно.
Я слизнула липкий след с губ.
— Я просто не была уверена, насколько ты снисходительно говорил это.
Эллиот начал говорить, но вдруг маленькая группа девочек приблизилась к нашему столу.
— Оу, — сказала Пресли, драматично приложив руку к груди, — У Кэтрин появился бойфренд. Я так сожалею, что все это время мы думали, что ты врешь, что он в другом городе.
Три точные копии Пресли — Тара и Тейтум Мартины и Бри Бёрнс — захихикали и покачали своими светло-блондинистыми локонами. Тара и Тейтум были идентичными близнецами, но они все прилагали усилия, чтобы выглядеть, как Пресли.
— Может, просто вне города, — сказала Бри, — Типа, знаешь, в резервации?
— В Оклахоме нет резерваций, — сказала я, потрясенная ее тупостью.
— Вообще-то есть, — возразила Бри.
— Ты говоришь о племенной земле, — невозмутимо сказал Эллиот.
— Я Пресли, — самодовольно сказала она Эллиоту.
Я отвела взгляд, не собираясь смотреть на их знакомство, но Эллиот не двигался и не говорил, так что я повернулась, чтобы посмотреть, что помешало им познакомиться. Эллиот слегка ухмыльнулся мне, игнорируя протянутую руку Пресли.
Она скорчилась и скрестила руки.
— Бри права? Ты живёшь в “Белом орле”?
Эллиот поднял одну бровь:
— Это штаб-квартира племени Понка.
— И? — съязвила Пресли.
Эллиот вздохнул, выглядя утомленным.
— Я Чероки.
— Это значит, индеец, верно? Разве в “Белом орле” не индейцы? — спросила она.
— Просто уйди, Пресли, — взмолилась я, переживая, что она скажет что-то еще более оскорбительное.
В глазах Пресли загорелся азарт:
— Вау, Кит-Кат. Неужели мы вырастаем из наших штанишек?
Я взглянула на неё вверх, злость полыхала в моих глазах.
— Меня зовут Кэтрин.
Пресли отошла с ними к прилавку на другом конце комнаты, продолжая дразнить меня с Эллиотом издалека.
— Мне очень жаль, — прошептала я, — Они делают это только потому что ты со мной.
— Потому что я с тобой?
— Они меня ненавидят, — проворчала я.
Он повернул свою ложку снизу вверх и оставил ее во рту, выглядя непренужденным.
— Не сложно догадаться, почему.
Я задавалась вопросом, что в моем внешнем виде сделало это таким очевидным. Может, поэтому город не перестал обвинять мамочку и меня за ошибки моих предков. Может, я выглядела как кто-то, кого стоит ненавидеть.
— Почему ты выглядишь такой растерянной? — спросил он.
— Думаю, потому что я надеялась, что ты не знаешь про мою семью и завод.
— Ох. Это. Моя тетя рассказала мне об этом несколько лет назад. Думаешь, в этом причина? Что они грубы по отношению к тебе из-за истории твоей семьи и города?
— Если не в этом, то в чём же тогда?
— Кэтрин, — с мягким смешком произнес он, — Они тебе завидуют.
Я нахмурилась и покачала головой.
— Чему во мне они могли бы завидовать? Мы едва можем сводить концы с концами.
— Ты вообще себя видела? — спросил он.
Я покраснела и отвела взгляд. Только папа делал комплименты в сторону моего внешнего вида.
— В тебе есть все, чего нет в них.
Я скрестила руки на столе и наблюдала, как теплый свет уличного фонаря мерцает между ветвями одного из деревьев. Я почувствовала странное желание услышать большее и надежду, что он заговорит о чем-нибудь ещё.
— Тебя не волнует то, что они сказали? — удивленно спросила я.
— Раньше бы волновало.
— Но теперь нет?
— Мой дядя Джон говорит, что люди могут разозлить нас только в том случае, если мы им это позволим, если дадим им власть над собой.
— Какая глубокая мысль..
— Иногда я его слушаю, даже когда он думает, что нет.
— Что ещё он говорит?
Он не колебался:
— Что ты либо стараешься развиваться и встречаешь незнание с умом, либо ты становишься озлобленным на всех и все.
Я улыбнулась. Эллиот говорил о словах своего дяди с уважением.
— Значит, ты просто не позволяешь словам других повлиять на тебя?
— В основном, да.
— Как? — сказала я, наклонившись. Я искренне интересовалась, надеясь, что он откроет мне какой-нибудь магический секрет, который положит конец моим мукам из-за издевательств Пресли и ее друзей.
— Ох, я злюсь. Гнев нарастает, когда люди считают необходимым сказать, что их бабушка была принцессой Чероки, или эту глупую шутку о том, что я, возможно, получил своё имя от первого, кого мои родители увидели, выйдя из вигвама. Я могу разозлиться, когда кто-то называет меня старшиной, когда я вижу, что люди одевают головные уборы с перьями за пределами наших церемоний. Но мой дядя говорит, что мы должны либо быть сострадательными и воспитанными, либо оставить их наедине с их глупостью. Между прочим, в мире слишком много глупостей, и не стоит позволять им добраться до тебя. А если я подпустил, то всё, что я чувствую — это злость, и я не хочу становиться такой, как моя мама.
— Поэтому ты колотил наше дерево?
Он посмотрел вниз, не желая, либо не в состоянии ответить на этот вопрос.
— Меня задевает очень многое, — проворчала я, откидываясь назад. Я взглянула на клонов Пресли, одетых в укороченные джинсовые шорты и чуть различающиеся принтом цветочные блузки одинакового фасона.
Папа следил, чтобы у меня была хорошая одежда и подходящий рюкзак, а мамочка год за годом наблюдала, как большинство моих друзей испаряются один за другим. Она гадала, что мы сделали и так, а постепенно и я начала задаваться этим вопросом.
По правде говоря, я ненавидела Пресли за то, что она ненавидела меня. У меня не было смелости сказать маме, что я никогда не впишусь в какую-нибудь компанию. Я была недостаточно подлой для этого маленького городка и этих полоумных девочек. Осознание, что я этого и не хочу, заняло у меня довольно много времени, но в пятнадцать я иногда задумывалась, лучше ли это, чем одиночество. Папа не мог быть моим лучшим другом вечно.
Я укусила мороженое с щербетом.
— Хватит, — сказал Эллиот.
— Хватит что? — спросила я. Холодное апельсиновое божество таяло на моём языке.
— Смотреть на них так, будто ты бы хотела сидеть там. Ты лучше всего этого.
Я довольно ухмыльнулась:
— Думаешь, я это не знаю?
Он проглотил всё, что собирался сказать следующим.
— Ну так, какая у тебя история? — спросила я.
— Мои родители ходят на совместные приемы к психологу уже шесть недель. Что-то вроде глубокого консультирования. Думаю, это их последний шанс.
— Что будет, если ничего не получится, и они этот шанс потеряют?
Он уставился на свою салфетку.
— Я не уверен. Мама говорила о переезде нас двоих сюда в крайнем случае. Однако это было год или два назад.
— Из-за чего они ссорятся?
Он вздохнул:
— Мой отец выпивает. Не выносит мусор. Мама его попрекает. Мама проводит слишком много времени в фейсбуке. Папа говорит, что пьет, потому что она его игнорирует; мама говорит, что она постоянно в фейсбуке, потому что он никогда с ней не разговаривает. В общем, наитупейшее, что ты могла бы себе представить, и это обостряется, как если бы они ходили вокруг весь день, ожидая, пока один другого выведет из себя. Теперь, когда он — снова — потерял свою работу, всё стало хуже. По всей видимости, терапевт сказал, что отец — жертва, а мама наслаждается его кастрированием, что бы это ни значило.