Маленькие огоньки (СИ)

— Они тебе это сказали?

— Они не из тех родителей, что скрывают свои ссоры.

— Взрыв мозга. Сожалею.

— Ну, не знаю, — сказал он, смотря на меня из-под своих очков, — Всё не так плохо.

Я заерзала на стуле.

— Нам, наверно, стоит, эм… Нам уже стоит уйти.

Эллиот встал, ожидая, пока я выйду из кабинки. Он последовал за мной, и я не была уверена, заметил ли он, что Пресли и её клоны прикрыли руками хихикающие лица.

Когда он остановился рядом с мусорным ведром около их кабинки, я поняла, что он заметил.

— Ну и чего вы смеетесь? — спросил он.

Я потянула его за футболку, моля взглядом, чтобы он продолжил идти.

Пресли повернула плечами и подняла грудь, взволнованная тем, что ее раскусили.

— Просто с того, как мило Кит-Кат смотрится с ее новым бойфрендом. Это важно, что ты не хочешь обидеть ее. В смысле… Я полагаю… — она указала на нас. — Дело в этом.

Эллиот подошёл к их столу, и хихиканье девочек стихло. Он постучал по дереву и вздохнул.

— Знаешь, почему ты никогда не перерастешь нужду заставлять других чувствовать себя дерьмово, только чтобы ты могла почувствовать себя лучше, Пресли?

Она сузила глаза, смотря на него, как змея, готовая наброситься в любой момент.

Эллиот продолжил:

— Потому что это все временно. Чувство удовлетворенности недолго длится, и ты никогда не остановишься, потому что это единственная радость, которую ты испытываешь в своей грустной, жалкой жизни, которая вращается вокруг маникюра и осветлении волос. Твои друзья? Ты им не нравишься. Никому никогда не будешь, потому что ты самой себе не нравишься. Так что каждый раз, когда ты будешь осложнять Кэтрин жизнь, она будет знать. Она будет знать, почему ты это делаешь, как будут знать и твои друзья. Как и ты будешь знать, что ты чересчур стараешься. Каждый раз, как ты будешь бросать оскорбления в сторону Кэтрин, все это не будет ни для кого секретом. — Он посмотрел в глаза каждому из ее клонов, а затем и Пресли. — И пусть у тебя будет такой день, которого ты заслуживаешь.

Он открыл дверь и указал мне проходить. Мы следовали за припаркованными машинами, пока не оказались на другом конце стоянки, и направились в сторону нашего района. Уличные фонари были включены, мошки и москиты жужжали под яркими лампами. Тишина сделала звук наших шагов по тротуару более отчетливым.

— Это было, — начала я, пытаясь подобрать правильные слова, — легендарно! Я бы никогда не смогла высказаться кому-то вот так.

— Ну, я здесь не живу, так что это всё облегчает. И это не было полностью моим.

— Что ты имеешь ввиду?

— Это из сцены из “Detention Club Musical”. Только не говори мне, что не смотрела его, когда была маленькой.

Я уставилась на него, не веря, а затем засмеялась.

— Фильм, который вышел, когда нам было по восемь лет?

— Я смотрел его ежедневно примерно на протяжении полутора лет.

Я захихикала:

— Вау. Не могу поверить, что я не поняла это.

— Я лишь рад, что Пресли не поняла. Это сделало бы мой монолог намного менее пугающим.

Я снова рассмеялась, и в этот раз, Эллиот тоже. Когда смех стих, он слегка подтолкнул меня локтем.

— У тебя реально есть парень из другого города?

Я была рада, что тогда было темно. Все мое лицо горело, будто оно было в огне.

— Нет.

— Приятно знать, — сказал он, ухмыльнувшись.

— Я сказала им это однажды в средней школе, надеясь, что тогда они оставят меня в покое.

Он остановился, посмотрев на меня с довольной улыбкой.

— Я полагаю, это не сработало?

Я покачала головой, каждый случай их издевок вспоминался, как если бы едва залечившаяся рана снова вскрывалась.

Эллиот вдохнул воздух и дотронулся разодранным кулаком до кончика своего носа.

— Тебе не больно? — спросила я.

Смех и ухмылки улетучились. Собака тихо и одиноко залаяла через несколько кварталов, блок кондиционера щелкнул и загудел, двигатель зашумел — наверное, старшеклассники перетащили его на Главную Улицу. Тишина окружала нас, и свет в глазах Эллиота исчез.

— Извини. Это не моё дело.

— Почему? — спросил он.

Я пожала плечами, продолжая наш путь.

— Я не знаю. Просто это кажется чем-то личным.

— Я рассказал тебе о своих родителях и их проблемах, и тебе кажется, что мои кровоточащие костяшки — это что-то личное?

Я пожала плечами.

— Я потерял самообладание. Выместил злость на твоём дубе. Видишь? Никакой магии. Я всё еще злюсь временами.

Я замедлила шаг:

— Расстроился из-за родителей?

Он покачал головой. Было видно, что он больше не хотел говорить, так что я не давила. Идя по последней дороге в черте города, я понимала, что мир, в котором были я и Эллиот заканчивался, даже если мы ещё не до конца это осознали.

Дома были выстроены по обе стороны дороги, как маленькие острова жизни и энергии. Свет из окон прорезал тьму между уличными фонарями. Иногда одна тень проходила в них, и я задавалась вопросом, какова жизнь людей в этих островках, наслаждались ли они своим пятничным вечером, смотря телевизионные фильмы, лежа на диване. Беспокойство об оплате счетов было, вероятно, им незнакомо.

Когда мы приблизились к моей калитке, мой домашний островок выглядел темным и тихим. Хоть я и надеялась увидеть этот теплый желтый свет из окон, как в окружающих домах, мерцание от экрана телевизора.

Эллиот засунул руки в карманы, заставляя мелочь внутри звякнуть.

— Они вообще дома?

Я посмотрела на гараж и увидела бьюик папы и лексус мамочки рядом.

— Похоже на то.

— Надеюсь, я не сделал ваши отношения с Пресли ещё хуже.

Я отмахнулась от него:

— Пресли и я возвращаемся к истокам. Это первый раз, когда кто-то заступился за меня. Я не уверена, что она знает, какие теперь предпринять действия.

— Надеюсь, она оставит их в сохранности вместе с палкой в своей заднице.

Из моего горла вырвался громкий смех, и Эллиот не смог скрыть, как ему это польстило.

— У тебя есть сотовый номер?

— Нет.

— Нет? Серьезно? Или ты просто не хочешь давать мне свой номер?

Я покачала головой и выдохнула смешок.

— Серьезно. Кто будет мне звонить?

Он пожал плечами:

— Я собирался, вообще-то.

— Оу.

Я подняла задвижку на калитке, чтобы пройти во двор, и калитка открылась с пронзительным звуком металла, трущегося об металл. Она закрылась за мной с щелчком, и я повернулась лицом к Эллиоту, положив руки на металл. Он взглянул вверх на мой дом спокойно, будто он не отличался от любого другого дома. Его храбрость пробудила что-то глубоко внутри меня.

— Мы практически соседи, так что… я уверен, что вижу тебя, — сказал он.

— Да, определённо. В смысле, вероятно… Скорее всего, — сказала я, кивая.

— Что ты завтра делаешь? У тебя есть работа на лето?

Я покачала головой:

— Мамочка хочет, чтобы я помогала ей во дворе летом.

— Ты не против, если я здесь позависаю? Я буду делать вид, что не фотографирую тебя.

— Конечно, только никаких странностей с моими родителями.

— Хорошо, — ответил он, выпрямившись и выпятив грудь. Он сделал пару шагов назад. — Увидимся завтра.

Он пошел к себе домой, и я сделала то же самое, медленно идя вперед. Шум от старых деревянных досок, издаваемый крыльцом под моими пятидесяти килограммами, звучал довольно громко. Родители должны были услышать меня, но дом все еще оставался темным. Я толкнула нашу огромную деревянную дверь, тихо проклиная ее за громкий скрип. Зайдя внутрь, я ждала. Никаких приглушенных разговоров или тихих шагов. Никаких ругательств сверху. Никакого шепота по стенам.