Вы вдвоем спускаетесь по скрипучей лестнице в подвал, где находятся комнаты для молитв. Ты поворачиваешь за угол и замечаешь, что твой провожатый куда-то пропал. Комнаты кажутся по-настоящему жуткими, тесными. Бам! Саммер чем-то ударил тебя и прижимает тебя к полу, нанося удары кулаками. Он что, шутит?! У тебя в голове стучит, она в чем-то мокром, ты отталкиваешь его, чтобы сбросить с себя, но не можешь. Свет гаснет. «Что ты делаешь?!» Но он не отвечает, только со злостью теребит пряжку ремня на своих брюках и раздвигает тебе ноги. Тебя осеняет. Почему ты не беременела? За время твоего пребывания здесь было столько секса, а презервативами они ни разу не пользовались. Ни одного раза. Но никто не беременел — они что, подмешивали противозачаточные в ту жидкую кашеобразную еду, которой вас кормили? Ты ведь уже несколько дней ничего не ела… Потом ты вспоминаешь воду и ее горький привкус.
Ты приходишь в себя на заднем дворе, между старыми коробками и столом для пикника. Твои волосы в колтунах, слипшиеся. У тебя болит — что? Бедра, ноги, между ногами. Как долго ты там пролежала? Ты с трудом поднимаешься и ковыляешь домой.
Полицейские, адвокаты, родители. Ты им все рассказываешь. Теперь уже остается говорить только правду, ничего не утаивая. Ты не собираешься делать вид, будто ничего не случилось. Саммеру предъявляют обвинение, допрашивают его, а он говорит: «Конечно, у нас был секс, мы постоянно занимались сексом. Она за этим и приходила. Хотела быть моей девушкой». А когда ему задают вопрос о синяках, порезах, следах самообороны, он заявляет, что тебе нравился жесткий секс. «Она была настоящей шлюхой, — говорит он. — Спросите любого. Она беременна? Что ж, ребенок, может быть, и от меня, но, честно говоря, он может быть и от кого-то другого. Вариантов много. Она была, ну, вы понимаете… шлюхой».
Если ты делаешь аборт, перейди к главе 172.
Если ты не делаешь аборт, перейди к главе 173.
106
Ты не собираешься садиться в фургон к незнакомцам. В фургонах постоянно происходят какие-то ужасы. Ты начинаешь кричать во весь голос. Со всех сторон сбегаются люди, чтобы посмотреть, в чем дело, и девушка ударяется в бегство. Мужчина в ветровке запрыгивает в фургон и уезжает. Может, его действительно послали твои родители. Больше ты никогда его не видела.
Время идет. Годы. Десятилетия. Твои занятия рутинны, как расписание поездов, ты сама не принимаешь никаких решений, у тебя нет своих денег, ты даже не помнишь своего старого адреса. Белый Отец переезжает в другой дом, и его заменяет Голубой Отец, которому нравится жесткий анальный секс, и молиться с ним мало радости — приходится изо всех сил стараться, чтобы получать от этого хоть какое-то удовольствие.
Тебе почти сорок пять, когда Ги Моффату, лидеру «Вау гардианз», предъявляют обвинение в организации оргий с рядовыми сектантами и в том, что с его ведома грузовики для мороженого развозили по семи окрестным городам детское порно. После года судебных разбирательств «Вау Гардианз» становятся банкротами. Дом оказывается без субсидирования и поддержки. Голубой Отец исчезает. Вы стараетесь держаться вместе, ты пытаешься найти хорошо оплачиваемую работу, но ничего не получается.
Одним холодным вечером ты возвращаешься домой. Руки обветрены, из носа течет, а парадная дверь закрыта розовым плакатом с надписью: «Подлежит расселению в связи с утратой владельцами права пользования». Окна крест-накрест заколочены досками, а перед домом в патрульной машине дежурит полицейский. Он пьет кофе. Несколько членов коммуны стоят поодиночке на газоне. Они растерянно перешептываются и бродят вокруг, навесив на себя свои пожитки. «Пришли и заперли дом, вытолкали нас наружу, — объясняет кто-то. — Мы ничего не могли с собой взять. Все отдают банку». Спустя некоторое время люди начинают расходиться, кто-то говорит, что уходит к сестре, другие вспоминают, что у них в городе друзья. Саммера никто не видел. Он пропал.
Впервые оставшись одна, ты не знаешь, что делать. Ты звонишь родителям из телефона-автомата. Нет ответа. Ты звонишь своей властной тете-христианке, которая живет на севере, и она сообщает, что твои родители десять лет как умерли и лежат в могилах, а загнала их туда ты. Потом она вешает трубку.
Ты бродишь по холодным зимним улицам целый день, меряешь город от края до края. Куда ты идешь? Идти некуда. Направляясь на юг, ты переходишь через реку и смотришь на водовороты темной воды внизу. Все выглядит не так, как раньше, даже у воздуха странный вкус. У тебя болит голова, в висках стучит кровь. Голые деревья вдоль берега реки царапают небо своими черными пальцами.