Но главная поездка на автомобиле была летом - на море. Этой поездки мы ждали целый год и уже с конца мая начинали надоедать родителям: ну скоро? ну когда? Наконец в июле или августе родители объявляли, что у них с понедельника отпуск и что в субботу едем. С вечера папа расстилал на верхнем багажнике огромную десятиместную палатку, укладывал на нее складные столик и стульчики, четыре походные раскладушки, несколько подушек и одеял, заворачивал все это в палатку и привязывал к багажнику, мы бегали вокруг машины, помогая ему натягивать веревки. С собой брались также: керогаз, кастрюли, ведра, набор пластмассовой посуды, транзистор, книжки, купальники, сарафаны, кофты на вечер и кое-что из продуктов - соль, сахар, крупа. Основные запасы делались по дороге и потом пополнялись уже на месте, в приморском поселке Новомихайловском, где был большой дикий пляж и разрешалась стоянка личных автомобилей.
В субботу нас поднимали рано-рано, когда на улице еще темно, и, сонные, мы загружались в машину. Ехать до Новомихайловского было часов пять (тогда ездили еще через Новороссийск), мы не спешили, несколько раз останавливались, покупая прямо на трассе то яблоки-груши, то огурцы-помидоры. Мы знали эту трассу наизусть - какой поселок следует за каким, и выкрикивали наперебой:
- Сейчас будет Нижне-Баканская!
- И нет! Сначала Верхне-Баканская, а потом Нижне!
Но самое интересное было выгружаться и устраиваться на берегу моря. Родители шли искать среди хаоса машин и палаток свободное место, такое, чтобы было "в холодочке", под деревьями, и чтобы недалеко ходить на море. Машину ставили на близком расстоянии от палатки, между ними натягивали брезент, и получался навес для "кухни". Потом папа разбирал внутри машины сиденья, стелил сверху одеяла, и выходила сплошная постель, мы начинали спорить, кому спать в машине, а кому - в палатке, всем хотелось и там, и там. Что касается папы, то, если не было дождя, он вообще спал на улице, на надувном матрасе, укрывшись с головой одеялом. Но если шел дождь и, бывало, среди ночи подмокала палатка, все снова забирались в машину и пережидали, благо, дожди на море летом недолгие. Как только выглядывало солнышко, у палатки задирали все края, чтобы просохло как следует, а одеяла-подушки раскладывали на капоте машины и развешивали на деревьях. Так, "дикарями", жили целый месяц, целый прекрасный, необыкновенный, замечательный месяц! Ни разу за всю свою жизнь мама с папой так и не побывали в санатории или доме отдыха и никогда не отдыхали одни, без нас.
В 1961 году, летом, была предпринята историческая для нашей семьи поездка в Закарпатье, в город Ужгород, где жила тетя Инна - единственная родная мамина сестра. Весь дом вышел проводить нас в это далекое путешествие, и кое-кто из соседей сильно сомневался, что "Москвич" довезет нас до места.
- Ну, до Ростова-то ничего, доедешь нормально, - говорили папе. - Может, и до Харькова доедешь, а дальше - кто его знает...
Рискованный человек был наш папа! Везти в такую даль, да на такой машине троих малолетних детей (нам с Неллей было в тот год девять и десять, Аллочке четыре, а Женя еще не родилась), жену с тещей... И только сейчас мне впервые приходит в голову мысль, что, возможно, все дело и было в бабушке, которую таким образом отвезли "пожить" к ее младшей дочери, во всяком случае, назад она с нами уже не поехала и вернулась только спустя год, когда мамина сестра с мужем и дочкой нанесли нам ответный визит. Они добирались из Ужгорода в Краснодар поездом, с двумя пересадками, но тетин муж, дядя Саша, сам был железнодорожник, притом крупный чин - зам. начальника Закарпатской железной дороги, он специально ехал в форме - светло-серой, с черными петлицами, и на всем пути следования перед ним трепетали дежурные по перрону, проводницы и бригадиры поездов. Для бабушки ехать с таким зятем, как дядя Саша, было одно удовольствие.
Мы же двигались в Ужгород "своим ходом", на папином "Москвиче", дня три, на ночлег останавливались где-нибудь в поле, возле стога сена; останавливались и днем - обычно в лесополосе, мама варила походный супчик на керогазе, мы со страшным аппетитом ели, бегали в кустики и просто носились кругами, устав от многочасового сидения; папа лежал на траве под деревом и курил, а бабушка далеко от машины не отходила и все вздыхала:
- И когда ж мы уже приедем на место?
У папы была книжка - "Атлас автомобильных дорог Советского Союза", и он все время с ней сверялся. Ни разу мы не сбились с пути, ни разу машина не сломалась, и ни в какую аварию мы, слава богу, не попали. После Львова решено было больше не останавливаться и ехать всю ночь. Мы спали, бабушка дремала чутко, а мама всю дорогу разговаривала с папой, чтобы он не уснул за рулем. В какой-то момент, проснувшись, я услышала, что они поют: "Эх, путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая...". Я выглянула в окно: там была довольно светлая ночь, и звезд в небе почти не было видно, не то что у нас на юге.
На следующий день, в Ужгороде, во дворе дома на улице Готвальда, 5, где жили тетя с дядей, наш "Москвич" окружили мальчишки и стали нахально его разглядывать.
- Это откуда такая машина приехала?
- Из Краснодара! - гордо отвечали мы.
- А это у вас у Краснодаре такие номера - "ЦЦ"? Это что - муха цэцэ? Ха-ха-ха!
- А вы шо, поездом йихалы, а його на платформу загружалы?
Одни мальчики говорили по-украински, другие - по-русски, но все равно с каким-то не нашим акцентом.
- Сами вы - поездом! Сами вы цэцэ! Мы своим ходом! - повторили мы папино выражение.
Мальчики не верили и смеялись. Но тут вышел из подъезда наш папа, и мы закричали:
- Папа, папа! Скажи им, правда же, мы своим ходом приехали!
- А ну отойдите от машины! - сказал папа.
Мальчишки чуть отбежали, но не отстали:
- Дядько, а скажить, сколько километров вы пройихалы? - спросил самый старший из них, смешивая русские и украинские слова.
- Считать умеешь? - сказал папа. - Умножь три на пятьсот.
- Тю... - сказали пацаны. - Мы думали больше!
Боюсь, они плохо представляли, где находится Краснодар, а может, спутали его с Красноярском.
Он был член семьи, наш "Москвич". Получив зарплату, родители начинали рассчитывать: детям - ботинки, ему - резину хотя бы на два колеса; в другой раз: Аллочке надо пальтишко теплое на зиму, ему - чехлы новые на сиденья. В конце концов, пальто мама перешивала из своего, предварительно перелицевав, а на чехлы покупали новый материал, на ощупь похожий на гобелен с оленями, что висел над нашей с Неллей кроватью. Мама расстилала его на полу и кроила, прикладывая заранее заготовленную выкройку из газетной бумаги. Шила мама на ножной машинке "Подольск" все подряд - и большие, толстые чехлы для "Москвича" (иголка брала их с трудом и ломалась), и маленькое пальтишко для Аллочки, и белые школьные фартуки для нас с Неллей, и летние платья для себя, и халаты для бабушки... И даже одной молодой девушке, Любе, нашей соседке по дому, которой не в чем было пойти на танцы, мама сшила однажды замечательное голубое поплиновое платье с подъюбником, в котором эта девушка сразу стала похожа на Людмилу Гурченко в "Карнавальной ночи" и очень скоро вышла замуж, правда, неудачно.
Чехлы эти, серо-голубые, в крапинку, служили много лет, периодически мама их стирала (руками, потому что в машинку было не затолкать) и сушила на веревке во дворе, а когда они совсем протерлись, сшила новые - в красно-желто-коричневую клетку. К тому времени папа и "Москвича" перекрасил в другой цвет. Красил он его сам - во дворе, на полянке, приспособив поллитровую баночку с бежевой, как какао, краской и пульверизатором - к пылесосу. Все дети нашего двора стояли вокруг, наблюдая, как ровно ложится и блестит на солнце свежая краска. Трава вокруг машины тоже немного покрасилась, как бы покрылась среди лета инеем. Мне нравилось вдыхать запах краски и очень хотелось провести пальцем по только что выкрашенному боку машины, прямо руки чесались, но я была уже большая девочка и умела сдерживать нехорошие желания. Свежевыкрашенный автомобиль с новыми, в цвет, чехлами выглядел как новенький. Но это снаружи, а внутри...