Кое-как, с многочисленными остановками Царица Ночи закончила свою арию, затем воздела руки к потолку, пошатнулась и картинно рухнула, отчего над сценой поднялось легкое облачко пыли. Зрительный зал взорвался аплодисментами, потому что все сочли такую концовку невероятно эффектной.
Один Сема был недоволен.
– Странно, в либретто сказано, что теперь она заточена навеки и должна опуститься в свое подземелье, где ей и предстоит отбывать наказание. Почему этого не показали?
В это время над сценой упал занавес, и Сема возмутился еще сильней:
– Почему занавес? Тут еще много чего должно произойти!
Зрители также недоумевали. Раздались редкие хлопки. Кто-то поднялся со своего места, собираясь бежать в гардероб. Но подавляющее большинство сидело молча в ожидании чего-то.
Впрочем, они оказались правы. Занавес был вскоре вновь поднят, и опера продолжила идти своим чередом. До конца оставалось всего ничего. Но когда артисты выходили на поклон, Царица Ночи вместе с ними так и не появилась.
Глава 2
После представления они возвращались в компании Алечки, которую Сема решил подвести до ее дома, и тети Альбины, которую никто не приглашал, но она напросилась сама. Фима молчала, все еще находясь под впечатлением от прослушанной оперы. Но тетя Альбина с Алечкой болтали без умолку.
– Евдокия-то не случайно на сцене бухнулась, с сердцем человеку плохо стало.
– Оно и понятно, не девочка уже. Пятьдесят годочков нашей приме в прошлом году исполнилось.
– Стресс, волнение…
– А все туда же. Любовников ей молодых подавай. Никитка ее на добрых два десятка лет младше.
Услышав имя своего фаворита, Фима очнулась от задумчивости и спросила:
– Что у них там сегодня в театре случилось? Почему Евдокия за ним гонялась?
– Все из-за Оливки, то есть Оливии. Она Никитосу голову вскружила. Он за ней, Евдокия за ним, Гена за Евдокией, Мусик за Геной. Так кругами друг за дружкой и бегают.
– А самой Оливии кто нравится?
– Поговаривали одно время, что она с Егором встречается. Он сегодня исполнял арию Тамино.
– Да, да! – обрадовалась Фима, вспомнив, что не все выяснила про личные взаимоотношения артистов. – А Егор, кем он приходится Евдокии?
– Никем. Она его вообще на дух не переносит.
– Почему?
– У Егора покровители настолько высоко сидят, что даже Евдокии туда не дотянуться. По этой причине она его и ненавидит, и опасается. Знает, что против него у нее никакого приема нет. Вот и приходится с ним дружить или делать вид, что дружит.
У Фимы немножко закружилась голова от всех этих закулисных интриг. И она подумала, что никогда бы не согласилась выступать на театральной сцене, раз уж тут царит такая возмутительная протекция и разделение на своих и чужих вовсе не по признаку талантлив или бездарен тот или иной артист.
Но Алечка с тетей Альбиной, казалось, не видели в этом ничего особенного. И продолжили болтать друг с другом до самого дома тети Альбины. Потом тетя Альбина вышла, и Алечка переключилась на них двоих. Голосок у нее был тоненький и очень пронзительный, поэтому Фима вздохнула с облегчением, когда оказалась на свежем воздухе, а машина ее кузена скрылась за поворотом.
В ушах у Фимы все еще стоял голос Алечки:
– Евдокия совсем страх и совесть потеряла, да и стыд вприпрыжку с ними пошел. Она Никитосу буквально проходу не давала. Дыхнуть парень не мог, чтобы не пришлось перед своей командиршей отчитаться. Он прямо плакал, так она ему надоела. Надеялся, что Геннадий жену приструнит, а тому только и на руку, что у женушки имеется своя игрушка. Она ему тогда с Мусиком упражняться не мешала. Но если Мусику с Геной нравилось быть, то Никиту от Евдокии прямо выворачивало. Вроде как начиналось у них все неплохо, но очень уж Евдокия хваткая баба. Вот и Никитосу она так в глотку вцепилась, что не продохнуть. Такое никому не понравится, а тем более Никитос парень видный, для женского пола привлекательный. А тут чуть он на сторону, как Евдокия за ним в погоню. Не стеснялась у дома его караулить. Никита с девушкой идет, а тут Евдокия им навстречу. Девушке по щекам надает, Никитосу по ушам настучит, девчонка в слезах прочь бежит, а Никита стоит и возразить ничего не может. Знает, если вякнет хоть словечко против, то Евдокия ему жизни не даст, и на сцене он если и окажется, то где-нибудь в самом дальнем и темном ее уголке.