У некоторых отвисла челюсть, но никто не проронил ни слова. Похоже, сбежавшие скрипачи испугались чего-то не совсем обычного.
— Идемте Джон, — хозяйка протянула мне тонкую ладонь, унизанную кольцами с зелеными камнями, — поешьте, выпейте…
— Спасибо, — сказал я, потому что у меня с самой зари маковой росинки во рту не было.
Она крепко схватила мою руку и потащила за собой, исподволь наблюдая за мной краем глаза. Громила явно ревновал из-за того, что мисс Каравэн была со мной столь радушна, и прожигал наши спины яростным взглядом.
Над ямой с углями томились на решетке две свиные полутушки. Рядом стояла пара смуглых стариков, и один, обмазывал румяное жаркое соусом, окуная в небольшой котелок палку с тряпичным шариком на конце. Над другим костром висел большой котел, из которого какая-то старуха вылавливала обжаренные в жиру кукурузные клецки — хашпаппи, и выкладывая их в миски, ставила на дощатый стол.
— В очередь! — звонко скомандовала Донни Каравэн. Гости стали выстраиваться в очередь. Снова послышалась болтовня. На лицах заиграли улыбки. Чем-то напоминало тревожный сон: кругом шум-гам и веселье, но чувствуется — надвигается что-то зловещее.
Пока старик нарезал для нас в бумажные тарелочки поджаренную свинину, Донни Каравэн подхватила меня под локоть. Старуха добавила в тарелки кукурузные клецки и добрую горку капустного салата. За едой я размышлял над рецептом соуса к мясу, а еще над тем, добровольно ли все эти люди явились на так называемый день рождения проклятия.
— Джон, — спросила она, будто прочитав мои мысли, — а правду говорят, что чистому сердцу не страшны ведьмины проклятия?
— Да, слыхал что-то такое.
Она рассмеялась. Громила и худой старик с губной гармошкой глянули на нас, оторвавшись от еды.
— Двадцать лет назад меня прокляла одна старая ведьма, — начала Донни Каравэн. — Обвинила в преступлении, а суд оправдал. Ну и кто прав?
— Даже не знаю, что и сказать, — вынужден был признать я.
Она снова рассмеялась и откусила хашпаппи.
— Посмотри вокруг, Джон. Этот дом — мой дом, эта долина — моя долина, эти люди — мои друзья, и пришли они сюда, чтобы доставить мне удовольствие.
Мелькнула мысль, что только она здесь радуется… да и то вряд ли.
— Бог ты мой! — рассмеялась она. — Некоторые уж умаялись столько лет ждать, когда же меня поразит это проклятье. Не дождутся — я придумала, как его отвести. — Она подняла на меня голубые глаза. — Ну а тебя, Джон, каким ветром занесло в Верхнюю Развилку?
Распорядитель танцев тут же навострил уши, худой старик-гармошечник тоже.
— Да так, шел мимо. Я ищу песни. Слыхал, в Верхней развилке поют что-то о маленьком черном поезде.
Все замолкли, будто я перешел грань приличия.
И снова тишину разорвал смех Донни Каравэн.
— Ха, да я знаю эту песню почти столько же, сколько знаю о проклятии. Хочешь спою?
Народ выжидательно смотрел на нас.
— Будьте так добры, мэм, — попросил я.
И она запела в желтом сиянии ламп и алых всполохах костра, окруженная мрачными тенями деревьев и горной тьмой, в которой не проглядывалась даже долька луны. Ее голос был хорош. Я отставил тарелку и попытался подыграть на гитаре.
Предупрежденье свыше
Я слушал второпях
«Все приведи в порядок,
Ведь ты умрешь на днях.
С друзьями ты простись навек,
Дела свои устрой.
Прикатит черный поезд,
Забрать тебя с собой».
— Какая замечательная мелодия! — воскликнул я. — Словно поезд катится.
— Увы, мой голос не настолько высокий, чтобы изобразить свисток, — улыбнулась она мне своими красными губами.
— Я могу подыграть, — тихо предложил мужик с губной гармошкой, подходя ближе.
Все вытянули шеи в нашу сторону. Люди выглядели раздосадованными, смущенными, а порой, и не скрывали своего отвращения. И тогда я задался вопросом: почему эту песню нельзя упоминать?
Но тут от дома, где стоит бочка, раздались крики. Мой пьяный провожатый орал на почти столь же пьяного мужика, и каждый пытался вырвать у другого тыквенную бутылку. Еще пара-тройка болельщиков с каждой стороны подначивали их криками.
— Джет! — крикнула Донни Каравэн громиле. — Давай, прекратим это, не то весь самогон разольют.
И они с Джетом направились к мужикам у бочки, остальные тоже подобрались, чтобы поглазеть.
— Джон, — тихо позвал кто-то… тот человек с губной гармошкой. Отсветы костра четко вырисовывали морщины на его худом лице и волосы «соль с перцем». — Джон, и все-таки, что ты тут делаешь?
— Смотрю, — ответил я, наблюдая, как громила Джет разнял двух пьяниц и Донни Каравэн принялась их распекать.