По мере того как шли секунды, дискомфорт увеличивался, стук сердца становился все громче, пока не перерос в оглушающий шум, и вскоре ярко-красные огни заплясали у нее перед глазами. Откуда-то появился огромный черный сундук, окутанный цепями, его бросили в реку, и течение потащило его за собой, стукая о камни — бум, бум, бум. Внутри сундука тоже что-то стучало, только тише, потому что там было полуразложившееся тело, — она попыталась заткнуть рукой нос от вони, но сундук все катился вперед по обросшим мхом камням, а оркестр в театре, где золоченые люстры бросали на сцену яркий свет, вдруг грянул веселую песенку и голос Эдди запел: «Не оставляй меня, моя красавица. Твой верный страж давно уж спит на дне морском…»
Ах, нет, это была вовсе не Эдди, а тенор с черными блестящими волосами, во фраке, губы и глаза его были подведены, как в старых немых фильмах. Он встал перед тяжелым занавесом из красного бархата и под оглушительные аплодисменты сделал знак рукой — створки занавеса поползли в стороны, открывая сцену, на которой стояла огромная глыба льда. Внутри ее виднелась маленькая, вмерзшая в лед фигурка.
Публика ахнула от восторга. Взволнованный оркестр, состоящий в основном из пингвинов, исполнил туш. На галерке затеяли драку белые медведи, на головах у некоторых красовались рождественские колпачки. Один из медведей перегнулся через низкий бортик, бросил свой колпак в воздух и прорычал:
— Так давайте же выпьем за капитана Скотта!
От восторга все заорали и затопали ногами, а из-за кулис появился голубоглазый капитан Скотт в меховой парке, обмазанной ворванью и покрытой льдом, и приветственно поднял руку в меховой варежке. Рядом с ним маленький Бауэрс, который пришел на лыжах, издал низкий удивленный свист и с недоумением огляделся по сторонам. Доктор Уилсон, прикрывая обгоревшее лицо от ослепительного света софитов, вышел вслед за ними. За ним тянулась цепочка снежных следов, которые сразу же таяли на полу, превращаясь в маленькие лужицы. Доктор Уилсон вытащил из кармана книжицу в черном переплете, пролистал ее, затем захлопнул с щелчком и посмотрел в зал, который сразу же умолк.
— Положение у нас критическое, капитан, — сказал он, с каждым вздохом выпуская изо рта облачко белого пара. — Ветер с севера и северо-запада с каждым днем усиливается. Запасов провианта осталось на два дня, да и с ногами дела обстоят совсем плохо. Лечить ноги не будет возможности, пока он не сможет принимать горячую пищу. Ампутация — это лучшее, на что можно рассчитывать, но не распространится ли гангрена?
— О, тогда мы должны немедленно спешить на помощь! — сказал капитан Скотт и вытащил трубку изо рта. — Осман! Иш то! Сидеть! — нетерпеливо крикнул он ведущей лайке, которая прыгала вокруг него, издавая радостный лай. — Лейтенант Бауэрс, возьмите ваш ледоруб и приступайте.
Бауэрс, казалось, совсем не удивился, что вместо лыжных палок в обеих руках у него оказалось по ледорубу. Он бросил один из них Скотту, повернулся к глыбе льда, стоявшей на сцене, и, размахивая ледорубом, начал рубить ее. Оркестр играл что-то бравурное, зал гремел, рычал и взвизгивал, а доктор Уилсон в это время рассказывал про интересные свойства льда.
— Бедняга, — сказал капитан Скотт, вытирая пот со лба, — похоже, конец его уже недалек.
— Поспешите же, капитан, мы должны его спасти.
— Молодцы, ребята, налегайте сильнее! — проревел с галерки белый медведь.
— Мы все в руках Божьих, и без его милости нам не спасти этого несчастного, — мрачно сказал доктор Уилсон. От ледорубов летели искры, но казалось, мужественные полярники никак не могли расколоть ледяную глыбу. — Друзья, давайте возьмемся за руки и помолимся о Его милости.
Не все в зале знали молитвы. Пингвины спели «Ромашка, ромашка, открой мне мою судьбу», кто-то прочитал клятву верности, кто-то — просто стихи, но вдруг из-под купола театра появилась и стала спускаться вниз огромная цепь, на которой болтался человек в вечернем костюме и смирительной рубашке. Все замолкли, глядя, как человек извивается, трепещет, бьется на цепи, — вот он освободился от рубашки и скинул ее вниз, на сцену, и потом попытался снять с себя наручники: секунда — и они полетели вслед за рубашкой. Человек поклонился аудитории с высоты нескольких метров и, изящно изогнувшись, сделал пируэт и приземлился на сцену. Из шляпы у него, к изумлению и восторгу аудитории, вылетели сорок розовых голубей и закружили над сценой.