Его парфянская стрела угодила в уже закрытую дверь их автомобиля.
– Но нет оснований для тревоги, дорогуши, – было последним, что они успели услышать. – Мы все можем спать спокойно, если Тернер здесь.
Маленькая спортивная машина медленно ползла под оздоровительными зелеными аркадами американской колонии в Бонне. Церковный колокол, заметно усиленный громкоговорителем, приветствовал окончание солнечного дня. На ступенях часовни в стиле архитектуры Новой Англии жених и невеста обратили лица в сторону сверкавших вспышками фотоаппаратов. Но стоило им выехать на Кобленцерштрассе, как шум ударил по ним градом. Над головой мигали, сменяя цифры, электронные индикаторы, что в теории означало проверку на скорость движения. Количество портретов Карфельда резко возросло. Два «мерседеса» с египетской вязью на номерах промчались мимо, подрезали их, вильнули и улетели далеко вперед.
– Этот лифт, – внезапно заговорил Тернер. – Лифт в посольстве. Давно он уже не работает?
– Господи, разве вспомнишь, когда и что случилось? По-моему, с середины апреля.
– Вы уверены?
– Вам не дает покоя мысль о тележке? Она тоже пропала в середине апреля.
– А вы умеете мыслить логически, – заметил Тернер. – Очень неплохо умеете.
– Зато вы совершите непростительную ошибку, начав считать себя экспертом, – сказал в ответ де Лиль с тем же непредсказуемым напором, какой Тернер уже испытал на себе прежде. – Не надо видеть себя эдаким ученым в белом халате, а нас воспринимать как лабораторных мышей, вот и все, что я хочу отметить.
Он резко свернул, чтобы обогнать грузовик с прицепом, и тут же позади послышались яростные сигналы других водителей.
– Я ведь спасаю вашу душу, хотя вы, быть может, даже не замечаете этого. – Он улыбнулся. – Извините. Просто Зибкрон продолжает действовать мне на нервы. Вот в чем причина.
– Он записывал букву «П» в своем ежедневнике, – неожиданно сменил тему Тернер. – После Рождества. Встретиться с П. Устроить ужин для П. Потом буква уже не встречается. Наверное, так он обозначал Прашко.
– Возможно.
– Какие министерства базируются в Бад-Годесберге?
– Строительства, науки, здравоохранения. Только три, насколько я помню.
– Каждый четверг после обеда он отправлялся на конференцию. В какое именно министерство?
Де Лиль остановился перед светофором, где на них хмуро смотрел Карфельд, похожий на циклопа, – один глаз оторван рукой диссидента.
– Не думаю, что он вообще посещал какие-либо совещания, – осторожно сказал де Лиль. – По крайней мере, в последнее время.
– Что вы подразумеваете?
– Ничего больше.
– Бога ради, объясните!
– Кто вам сказал, что он в них участвовал?
– Медоуз. А Медоузу докладывал сам Лео. Говорил, ему необходимо регулярно бывать на еженедельных встречах и вопрос согласован с Брэдфилдом. Что-то связанное с жалобами.
– О мой бог! – чуть слышно воскликнул де Лиль.
Он продолжал держаться в левом ряду, несмотря на яростные сигналы фарами сзади, подаваемые белым «порше».
– Что означает ваше «о мой бог!»?
– Даже не знаю. Но не то, о чем вы, вероятно, подумали. Не было никаких совещаний или конференций для Лео. Ни в Бад-Годесберге, как и нигде больше. Ни в четверг, ни в другие дни недели. Верно, пока к нам не пришел Роули, он участвовал в каких-то незначительных совещаниях в Министерстве строительства. Они обсуждали частные подряды на восстановление немецких домов, поврежденных во время проведения союзными войсками учений. Лео должен был утверждать принятые решения.
– До прихода Роули?
– Да.
– И что произошло потом? Конференции перестали проводиться, верно? Он лишился и этого задания.
– Более или менее так.
Вместо того чтобы свернуть направо, в ворота посольства, де Лиль прижался к левой обочине, готовясь отправиться на второй круг.
– Что значит «более или менее»?
– Роули все это прекратил.
– Его участие в совещаниях?
– Я думал, вы уже поняли. Эти встречи носили чисто формальный характер и ничего не значили. Все вопросы можно было решать путем переписки.