— Подумать только! А я его принял было за главного ревизора!
— По-моему, он и на писателя-то не похож!.. Неужто они одними бульонами пробавляются?
Все успокоились. Те, что всего несколько минут назад собирались нынче же вечером навести порядок в кассах, приказали официанту принести табло[19]. Они и знать не хотели, что у них над головой еще бодрствует болгарский писатель и, может быть, разит их своим пером, окунутым в желчь. Он не мог смутить их покоя, он был не страшен, писатель — не ревизор.
На другой день Ирмов отправился в гимназию, чтобы встретиться с одним учителем и с его помощью собрать материалы для своего нового исторического романа. Учитель чуть не лишился чувств, когда узнал, с кем разговаривает, хотя вскоре вынужден был признаться, что почти незнаком с произведениями Ирмова.
— Ах! Вы не представляете себе, господин Ирмов, как провинциальная жизнь губит человека, особенно нас, учителей. Она так высасывает все наши соки, что мы превращаемся в какие-то сухари. Дело не в том, что нечего читать или нет на это времени... все это есть. Но зачем читать, для чего? Для того чтобы прозябать и умереть здесь, мне больше чем достаточно того, что я уже успел прочитать. Болгария принесла нас в жертву, и ради нее мы корпим тут за кусок хлеба. Мы потеряли всякий аппетит к жизни, а без этого аппетита человек если и не труп, то во всяком случае — безнадежный больной. Всю жизнь мы сидим на диете.
Ирмов не возражал ему. Учитель продолжал:
— Вы, может быть, скажете: чтение — цель, а не средство... Неверно. Книга остается книгой и никогда не заменит живого человека. Бывают минуты, когда я предпочел бы общество одного жизнерадостного дурака произведениям всех европейских писателей. Книга без общества — страшна. Она порождает мечты и аппетит, а министерство давно уже циркуляром запретило нам мечтать и наедаться досыта. Верите ли, иногда хочется бежать отсюда куда глаза глядят. Бежать бы в Софию и работать там хотя бы официантом в захудалой пивной. Даже такая жизнь была бы куда содержательней нашей. Будь я Наполеоном, уничтожил бы все захолустные городишки и деревни. Не так страшны голод и нищета, как здешнее одиночество... это пожизненная ссылка в места, отрезанные от мира. Здесь нет железной дороги, и мы радуемся, как дети, стоит нам завидеть фаэтон. Мы отвыкли от поэзии, музыки, песен. Мы забыли о женских чарах. Иной раз простая крестьянка прельщает нас больше, чем вас декольтированная красавица на балу. У нас атрофировались все чувства, мы — мумии, от которых отличаемся разве только тем, что пока еще дышим, мыслим и чувствуем, насколько нам это позволяют наш бюджет и министерство.
Ирмов вполне понимал собеседника и в глубине души радовался за себя — ведь судьба избавила его от подобной участи. Никогда бы он с нею не примирился. «Несчастные люди!»— подумал писатель, но не нашел нужным утешить собеседника.
Они вместе отправились погулять по городу. Прошли мимо большого двухэтажного дома с балконом на верхнем этаже, магазином внизу и огромным двором сзади.
— Чей это дом? — поинтересовался Ирмов.
— Одного богатого старика, но теперь все состояние в руках его зятя, Линовского. Не слышали о нем? Он всю округу держит в своем кулаке. Скоро станет депутатом, хотя петля давно уже по нем плачет.
— Линовский?.. Я знавал одного Линовского; он учился на юридическом факультете во Франции, а потом у него возникли неприятности с судебными органами из-за поддельного диплома.
— Ну, это старая история! А теперь он на все способен — родным детям вместо молока суррогат подсунет, и все-таки закон будет бессилен против него.
— Значит, это тот самый Линовский?
— Скорей всего тот самый; да и едва ли сыщется другой такой, он один-единственный на всю Болгарию. Вам стоит на него посмотреть... Ничего он не боится, никого не признает.
Вскоре они распростились, и Ирмов вернулся в гостиницу.
В зале, за столом, на котором уже стоял его прибор, сидела целая компания мужчин и женщин. Чтобы пробраться на свое место, Ирмову пришлось побеспокоить кое-кого из этой компании.
— Простите,— вежливо сказал Ирмов.
Компания стала извиняться за то, что заняла его стол.
— Пожалуйста... пожалуйста. Прошу вас. Мне очень приятно...
Не прошло и пяти минут, как он перезнакомился со всеми.
— Доктор Иванов!
— Член суда Ранков.
— Учитель Марков.
— Капитан Шевронов.
— Госпожа такая-то...
Вскоре все узнали, что Ирмов собирается завтра съездить в одно соседнее село; и компания решила поехать вместе с ним, в гости к жившему там капитану-пограничнику.