— Как ты сказал?.. А разве не ты предлагал отремонтировать старый дом «в софийском вкусе»?
«Не могла не наступить на мозоль»,— подумал он.
— Это разница. Но если я, Скалов, буду жить в роскошной квартире, иметь текущий счет в банке — хоть
это и не мои деньги,— как же мне тогда смотреть в глаза людям?
— Вечно думаем, что скажут люди! В квартире жены ты жить не хочешь, а пенсию от государства берешь!..
Теперь она разбередила старую рану.
— Хорошо, хорошо... что с тобой делать! Некоторых вещей ты никогда не поймешь... Но запомни, что я буду жить у тебя, как у квартирохозяйки. Всю свою пенсию буду тебе отдавать за квартиру и стол.
— Согласна! Зря ты так шумел. В конце концов я ведь и вправду хозяйка, все здесь мое. Надеюсь, ты не требуешь, чтобы деньги у нас были раздельные? — с улыбкой спросила она, довольная одержанной победой.
Хозяйка заканчивала убранство квартиры. Все здесь было новенькое; старую мебель вынесли на чердак. Так фельдфебель, произведенный в офицеры, с презрением выбрасывает своего старого верного спутника — поношенную гимнастерку.
Скалов наотрез отказался помогать жене.
— В этих делах я ничего не понимаю, и не мое это дело!
Однако он с наслаждением приходил в столовую и садился обедать или ужинать за огромный стол, накрытый не затасканной клеенкой, а белоснежной скатертью. В столовой стояли удобные стулья с высокими спинками и буфет. Балкон был украшен цветами.
Наняли прислугу. Впрочем, Скалов заявил, что не нуждается в услугах и не желает никаких перемен в своем кабинете. Жена его всерьез рассердилась.
— Прости, пожалуйста! А что скажут знакомые? Сама, дескать, обставила свои комнаты по-барски, а муж сидит, как писарь, за канцелярским столом!
Но Скалов ничего не хотел слушать.
— И что ты за человек! — с раздражением закричала она.— Нашей читальне я пожертвовала десять тысяч левов, а для тебя не могу купить приличный письменный стол?
Скалов безнадежно махнул рукой.
— Не хватает только одного — приемов.
— Погоди, придет время — и приемы будем устраивать.
Она одна отправилась по магазинам. Выбрала дорогое бюро, ковер, кожаный диван, даже корзину для бумаг.
Спустя несколько дней жена Скалова, войдя в кабинет, застала мужа за какой-то работой.
— Что ты делаешь?
— Тебе — твое, мне — мое.
И тут она увидела — вернее, узнала — «ленинский уголок», такой же, как в прежней квартире, только более нарядный.
— Брось это ребячество! Тебе оно уже не к лицу,— проворчала она.
Она позвала прислугу, и убранство злополучного «уголка» тоже вынесли на чердак — туда, где валялась старая мебель.
— Ну и пускай! — пробормотал смущенный Скалов.— Ничего ты этим не изменила! Мой «ленинский уголок» здесь! — и он указал рукой на сердце.
Так инвалид еще долго после ампутации продолжает ощущать потерянную конечность.
Жена не стала с ним спорить. Скалов вышел на балкон. Отсюда открывался вид на Витошу, Драгалевцы, Бояну [45], из окон старой квартиры их нельзя было увидеть. Он облокотился на перила балкона и, повернувшись влево, увидел полицейский участок. «Ну и выбрала местечко!»
Подошла Мара.
— Красивый вид, не правда ли?
— Лучше всего, что под носом у тебя полиция..?
— Теперь тебе нечего ее бояться.
Он нахмурился еще больше.
Один бывший однокашник и приятель Скалова, капиталист и банкир, который, еще будучи гимназистом, получил после смерти отца миллионное наследство, следил за жизнью своего товарища. Сейчас он торжествовал. А бывали минуты, когда под влиянием встреч и разговоров со Скаловым он начинал думать о своем богатстве. Как только он открывал дверцу огромного сейфа в своей конторе, ему там нередко мерещился какой-то призрак, который глухо спрашивал: «А не слишком ли много здесь денег для одного человека?» И все он чего-то боялся. Не воров, нет, — боялся неизвестности, страшной и близкой. Нынешний Скалов его успокоил. Если так, значит перед золотым тельцом все равны. Его, банкира, обвиняют в ростовщичестве. Правильно. Он с детства породнился с деньгами. А сколько благодеяний сделал он и своим и чужим! И на опыте убедился, что лучше быть вечным кредитором, чем должником. Можно отказаться от всего — от выпивок, от карт, от карьеры, от любимого призвания, отречься от своих родителей, национальности, религии. Мать, ослепленная страстью, способна бросить даже своих детей. А кто когда-нибудь отказывался от денег? Даже самая целомудренная девственница, самый испытанный бессребренник вздрагивает, услышав звон монет... И вот банкир решил навестить Скалова, чтобы посмотреть на его новую обстановку.