Дядюшка Норуа замедлил шаг.
— Я присмотрю за ним, сынок, курс у твоего шалопута будет правильный, вот увидишь. В науках я не мастак, но уж постараюсь, чтобы знаний он поднабрался. Хорошим моряком без знаний не станешь. Дай мне два месяца срока, и ты своего Жиля не узнаешь. Поверь мне.
— Верю, дядя… И я так тебе благодарен.
Расставаясь, они крепко пожали друг другу руки, и Валентин вложил в это рукопожатие столько признательности, что старый моряк был растроган.
Когда дядюшка Норуа вошёл в большую больничную палату, в ней было уже много посетителей. Ну и воздух, задохнёшься! Но где же этот старый шалопай? Норуа обнаружил его в самом конце палаты. Проспер Кастиль лежал на высоко взбитых подушках и поджидал детей. Вот он повернулся лицом к двери… И у Норуа сжалось сердце: до чего же он постарел, поседел, ничего не осталось от прежнего весельчака…
— А вот и я! — тихо сказал Норуа.
Проспер изумлённо вглядывался в его лицо. Он открыл рот, щёки у него порозовели, потом покраснели.
— Так, значит, ты? — пробормотал он.
— Стало быть, я. Как ты себя чувствуешь, старый дружище? Как дела? — И Норуа сжал его руки.
Они так и застыли, молча всматриваясь друг в друга. Наконец Норуа натянуто улыбнулся и сказал:
— Гм… Я присяду. А ведь приятно повидаться, верно?
— Верно… приятно… — негромко отозвался Кастиль.
Сколько всего надо рассказать, ведь они так долго не виделись! И Проспер Кастиль принялся рассказывать о себе, только о себе… Старый матрос слушал не перебивая. Но заметив, что больной с трудом переводит дыхание, он решительно приступил к делу: прежде всего высказал всё, что думает о Жиле. Жиль, по его мнению, должен стать матросом.
— Ох… ох, — простонал Кастиль, и щёки его побагровели.
— Нечего охать, старина! Если не хочешь, чтобы Жиль стал отъявленным негодяем, доверь его мне. Подумай о парне — он на плохой дороге. Так и знай: дело решённое — мы с ним уедем в Гонфлер сегодня вечером.
Тут Проспер метнул на него яростный взгляд и закричал:
— Нет, нет…
— Да, да…
— Нет, говорю тебе…
Долго ещё звучали эти «да» и «нет». Но вот Проспер Кастиль в изнеможении откинулся на подушку и произнёс:
— Пожалуй, да… нет! Впрочем, да.
— Вот и хорошо! Значит, поднимай паруса, дружище! — крикнул дядюшка Норуа громоподобным голосом.
Все, кто был в палате, даже подняли головы.
Проспер молча усмехался, и его усмешка, и его «да» — всё говорило о том, что дядюшка Норуа одержал верх. Старик, торжествуя, вышел из больницы. Но волнение его на этом не кончилось. В дверях его чуть было не сшиб с ног какой-то бледный мальчишка.
— Это что ещё? — проворчал Норуа. — Э, да это мой матрос, мой лодырь! Ну погоди, я тебя приструню!
Старый матрос обхватил Жиля за плечи и буквально поволок его за собой.
— Дядя Норуа, дядя Норуа… мне сказали… папа сказал, то есть Мили сказала, что папа сказал…
— А я говорю, что беру тебя к себе и никому не уступлю! — крикнул на всю улицу старик. — Итак, в путь, в Гонфлер, парень! И если ты не станешь хорошим моряком, то будешь иметь дело со мной…
В ответ Жиль расплакался. Старик заморгал глазами и приостановился:
— Ничего, сынок, я за тобой присмотрю, и, будь спокоен, твой корабль пойдёт по правильному курсу…
XXI
Будущее проясняется
После того как Люка рассказал Жерве о своей поездке в Гонфлер, мальчик не мог найти себе места от беспокойства. Сначала он пришёл в восторг, но потом принялся раздумывать, и чем больше он думал, тем больше стал опасаться, что поход его товарища к дяде Норуа может только осложнить и без того трудное дело. «Жилю, пожалуй, придётся не сладко, если дядюшка Норуа встретится с отцом… Тогда он, пожалуй, вообще собьется с пути. Напрасно Люка вмешался…»
Во вторник Жерве, занимаясь уборкой в кафе, увидел, что по дороге бежит Люка, размахивая конвертом. Это было письмо от Мили. Она описывала всё, что произошло в воскресенье: «Дядюшка Норуа вернулся в фургон вместе с Жилем. Жиль был бледен как полотно, — писала она, — но всё время улыбался. Он уехал с дядей пятичасовым автобусом…»
С каким облегчением вздохнул Жерве, читая эти строки! Он представил себе брата: вот он стоит на набережной в Гонфлере, смотрит на плывущие суда и думает о том дне, когда и сам отправится в плавание…
— Никогда не поверил бы, что папа так быстро сдастся, — взволнованно сказал он.