Не сделав никаких распоряжений, остались ночевать на том же месте.
– Что вы, дети? Откуда взялись? – спрашивал Гаркуша бежавших к нему с разных сторон отпущенных им прежде товарищей.
– Беда, батьку! – кричали они в большом волнении, бросаясь к нему, целуя полы платья его и все крича: – Беда! где наши все, где оружие? Подавайте нам его!..
Едва одного из них мог остановить Гаркуша, чтоб расспросить, что случилось. «Нам изменил жидок, – говорил он. – По известным ему приметам он ведет к нам большое число вооруженных солдат… Мы тебя, батьку, не оставляли, мы не выходили из леса, стерегли тебя… куда бы ты ни пошел – и мы бы за тобою. Теперь помрем за тебя… где наше оружие?.. Мы дадим себя знать…»
Оружие было сложено в чаще леса… Второпях едва вспомнили место; отыскали, поспешно вооружались, торопливо заряжали ружья; шайка Гаркушина никогда не действовала вооруженно, а потому и обращаться с ружьями и саблями не всякой в ней умел. С пришедшими всего составилось не более тридцати человек.
Товпыга со слезами умолял Гаркушу скрыться в густоту леса: «Мы все поляжем, – говорил он, – а тебя, батьку, не выдадим».
Гаркуша. За последнего из вас жизнию пожертвую. Моя жизнь ничего. Скорее, скорее. Не ожидайте нападения, идите против них. Утешьте меня: повалите жида… отмстите за Довбню!..
Гаркуша был окружен совершенно военною командою. Не привыкших к битве, но все-таки нападающих, почти шутя отбивали; по необходимости убито несколько, прочие все взяты…
В городе суматоха. Мужчины, женщины с детьми бегут, даже немощные старики, едва передвигая ноги, все идут к одному месту.
Женщина (подошла к соседке). А что тут будет такое? Не будут ли кого штрафовать?
Соседка. Нет, то будет после, а теперь только этою улицею повезут лютого харцыза Гаркушу.
Женщина. Разве уже схватили его?
Соседка. Живого схватили. Да еще как? Из самой Москвы проявился один полковой офицер да пошел против него с солдатами; вот и сошлись, начали биться… бились, бились, бились, бились; то-то уже бились!.. Как видит Гаркуша, что не сила, превратился в ястреба и полетел… а офицер себе – молодой, да великую силу знает! – превратился в орла и сбил его назад. Гаркуша стал собакою, а офицер волком, и загрызлись между собою. Гаркуша видит, что плохо ему, стал мышью, вот чтоб ловче уйти в лесу, а офицер себе стал кошкою, за ним, за ним… и поймал его. Это было в виду всех солдат. Кум Демьян все это мне рассказывал.
Женщина. Когда б хорошенько стерегли его! а то чтоб не стал невидимкою, как он часто делал.
Соседка. Не в такие руки попал. Видишь ли, вон везут его, закованного и по рукам, и по ногам; за шею к колодке прикован и еще привязан к телеге…
Когда заковывали Гаркушу и Товпыгу особо, то Гаркуша сказал: «Как ни жалка смерть моего Довбни, но завидую ему! Он избежал посмеяния от злой городничихи. А мне эта участь предстоит!» – и, скрежеща зубами, тряс цепями в ярости.
По снятии допросов Гаркуша заключен был в тюрьму, и караул приставлен уже не из обывателей, а из военной команды, поймавшей его.
Городничий с военным офицером и другими членами, устроивши все, пришли в дом. Городничиха долго не выходила из комнаты, где была запершись с кем-то. Наконец вышла, а бывший у нее прокрадывался под окнами.
Выходя к гостям, городничиха говорила сама с собою: «Мало и запросил, бестианский сын! Половину! Я тебе дам половину! Счастье мое, что попался мне в руки». Вошедши же напала на мужа с криком:
– Чего вы смотрите? Вон крадется тот жид, что содержался за делание фальшивых ассигнаций и ушел от нас. Неужели его не схватите?
– Где он, где? – закричал городничий и прочие, бросаясь к окну.
– Он, он, точно он! Ловите его, ловите!
И не ожидавший ничего худого, а еще надеявшийся на получение чего-либо, жид тут же был пойман…
– Смотрите, не участвовал ли он с Гаркушею? Не вместе ли с ним разбойничал? Не сводите их вместе, а издали покажите Гаркуше, что он скажет?
Жида закованного и, по приказанию городничихи, с завязанным ртом подвели к окну тюрьмы, где содержался Гаркуша.