Она долго смывала с себя липкий пахучий терпкий сок.
Сначала с нее стекали бордово-алые реки.
Сок обладает не только дубильными, но и красящими веществами.
Затем, по мере того, как Касабланка очищала ноги и бедра, вода становилась прозрачнее.
Мы весело отправлялись в столовую для работников.
Приходила толстая хозяйка и отчитывала работников за то, что они успели сделать за день.
Касабланке неизменно доставалась похвала и лучшие куски со стола.
Часть кусков отправлялась под стол – мне.
Я набрал избыточный вес.
Больше замечательные сны не посещали Касабланку.
Я подумал, что девушке, когда ей плохо, хочется принца.
Когда девушке хорошо, то она и без принца счастлива.
Подруги спрашивали Касабланку, что ей снится.
Она неизменно краснела после этого вопроса и смущенная опускала глаза.
Примерно через месяц в усадьбе появился пожилой синьор Гонсалес.
Он присмотрел Касабланку себе в жены.
Укол ревности вонзился стрелой амура в мое спокойное сердце.
Я не мог позволить кому-то увести мою Касабланку.
Нет, я и не собирался открыться перед ней и говорить, что я не белый медведь, а – Кальвадос.
Неравенство между нами сохранялось.
Я – потомок благородного старинного рода.
Денег у нас – золотые горы.
Касабланка же оставалась по-прежнему нищей сироткой.
Но и другим из ревности я бы не позволил ее взять замуж.
Тогда подорвалось бы чувство моего мужского достоинства.
Утром синьор Гонсалес без разрешения вошел в каморку Касабланки.
Он остановился около ее кровати и приподнял одеяло.
Я зарычал, так как за это время сжился с образом белого медведя.
«Молчи, белый медведь, – синьор Гонсалес пнул меня ногой в живот.
Я же не мог убежать, потому что разленился на жирной пище. – Если будешь восставать, то я с тебя сдеру шкуру».
«Мой Буль-Буль очень милый, – Касабланка проснулась и сладко потянулась.
Она не стеснялась своей наготы; привыкла, что за ней подглядывают каждый день, когда она омывает ноги и бедра после работы.
Кажется, что ей даже нравилось, что синьор Гонсалес любуется ее первозданной наготой. – Не трогайте моего Буль-Буля, синьор Гонсалес».
«Что, если мы поженимся, а шкура белого медведя будет украшать наш каминный зал?» — Гонсалес криво сделал Касабланке предложение стать его женой.
«Вот когда поженимся, то и будем делить шкуру неубитого белого медведя», – Касабланка сошла с кровати и начала медленно одеваться.
«Так давай, сейчас же и поженимся», – старый ловелас не мог утерпеть.
Время его жизни подходило к закату.
Поэтому пожилой Гонсалес торопился урвать от жизни еще один лакомый кусочек.
Это только в молодости кажется, что жизнь бесконечна, что подарки в ней не заканчиваются.
А в старости приходится бросаться на все, что теплое и движется.
«Давай, поженимся», – Касабланка перестала одеваться.
Я вздрогнул, осознал смертельную опасность, которая надо мной нависла.
Если они поженятся, то Гонсалес снимет с меня шкуру.
Касабланка больше не покровительствует мне.
«Поженимся, но только ты должна мне сначала доказать», – синьор Гонсалес прищурил глаза.
«Докажу».
«Что докажешь, Касабланка?»
«Что должна доказать».
«Решилась?»
«Я даже и не задумывалась»
«Может быть тебе это непривычно?»
«Непривычно?»
«Ну, для тебя это в первый раз».
«Что-то в первый раз, а что-то и не в первый», — Касабланка ответила загадочно.
«Тогда начнем с кухни».
«С кухни?»
«Ты удивлена?»
«Немножко».
«Почему же ты удивлена, что начнем с кухни?»