Первый вопрос – что есть мудрость?
— Мудрость это умение говорить, – Антон гордо произнес.
— Умеет ли гусеница разговаривать? – философ поймал на палец гусеницу. – Отсутствие мудрости, как многие понимают мудрость, не мешает гусенице противостоять своим врагам и превратиться в очаровательную бабочку.
Бабочка даст жизнь новым гусеницам.
Не каждый мудрец может похвастаться, что умирает своей смертью.
А бабочка – может.
Люди сражаются друг с другом, убивают друг друга, а гусеницы и бабочки остаются жить.
Так кто же мудрее – гусеница или человек.
— Гусеница умнее человека, – Кафка важно произнес.
— Знает ли гусеница, что она мудрая? – философ поднял выше палец с гусеницей. – При рождении гусеница получает защитную окраску, которая отпугивает ее врагов.
Получается, что мудрость гусеницы дана ей при рождении в окраске.
Также, как при рождении мужчине дается красота.
Красота делает нас мудрыми.
А опасный яркий окрас гусеницы делает ее умной.
Поэтому мудрость, если ее понимать в умении выжить, присуща и гусеницам, и бабочкам, и даже женщинам.
— Учитель, вы так смешно сказали, что мудрость присуща женщинам, – Кафка захихикал.
— Кафка, ты мудр не по годам, — Патрокл с нежностью посмотрел на ученика. – Строение тела не позволяет женщине быть мудрой. – Философ соизволил подняться.
Он подошел к обнаженным Добронраве и Мальве: — Взгляните, ученики мои, как природа посмеялась над женщиной.
Ни одной черточки, ни одной грани, ни одной линии природа не сделала в женщине правильной.
Не за что взяться.
Утолщения на грудной клетке – бессмысленные и безобразные.
Груди – позор человечества.
Я уверен, что в будущем женщины будут без грудей, потому что груди уродуют.
Все остальное – не лучше в женщине. – Патрокл провел пальцем по животу Добронравы. – Нелепый прогиб ниже живота.
Мы даже не будем рассматривать этот орган женщины подробно, потому что ничего кроме омерзения, он не вызывает.
Впадина, спереди, а сзади ужасающие выпуклости ягодиц.
— Учитель, у нас тоже ягодицы, – ученик с тонкими завитками волос поднял руку.
— У нас другие ягодицы, Идальго, – философ сдвинул брови. – Сравни – ни с чем не сравнимые ягодицы Антона, Ксенона, свои и других с выпуклостями женскими. – Философ поглаживал ягодицы юношей. – Наши ягодицы служат.
Они прекрасны сами по себе, и в то же время незаменимы в битвах.
Почему женщины не воюют и не становятся политиками?
Потому что женщины безобразны, – философ сморщил лицо. – Вы сами можете подойти и убедиться в моих словах.
По безобразности женщины стоят на ступени ниже, чем гусеницы.
— Действительно, учитель, – Кафка первый дотянулся рукой до Добронравы. – Женщины устроены очень неразумно.
Как я раньше не замечал этого несоответствия.
— Я тоже раньше равнодушно относился к женщинам, – Ксенон брезгливо осматривал Мальву. – Но теперь я чувствую к ним отвращение.
— Философ должен дойти до глубин даже самой откровенной мерзости, – Патрокл опустил руку между лопаток Добронравы. – Сейчас девушка наклонится и раздвинет себя.
Вы все поймете, что этим существам не место рядом с мужчинами.
— Кто это раздвинет, и кому не место? – внезапно появилась Елисафета.
— Зачем ты здесь, о создание! – Патрокл театрально взвыл и понял руки.
— А ты, зачем здесь, о создание? – Елисафета передразнила хозяина.
— Учитель, она дерзит вам? – Кафка переводил недоуменный взгляд с философа на Елисафету.
— Она не дерзит, потому что женщина не может причинить вред мужчине, – Патрокл искал подходящее объяснение случившемуся. – Эта рабыня сама не понимает, что говорит.
У нее душевная болезнь…
У них у всех душевные болезни.
— Зачем же вы покупали душевно больных рабынь, учитель? – Кафка надул и без того пухлые губы.