— Я не собираюсь оставаться дальше в этой философской дыре, – Елисафета произнесла с гневом, когда вошли в пристройку к дому. – Вот и кухня.
Судя по всему, это место достанется нам для работы.
— Ошибаешься, красавица, – из-за огромной каменной печи вышли два юноши.
Взгляды, которые они бросали на девушек, противоположно отличались от взглядов учеников и Патрокла.
Значит, два мужчины – не ученики, а – рабы. – Кухня – для нас. – Первый мужчина – с роскошными усами, пышными бакенбардами и небольшим животиком протянул руку к Елисафете.
Но пожал не ее руку, а левую грудь. – Я – Сириус.
Мой товарищ – Уайт.
Мы рабы, как и вы.
Но мы рабы на кухне – здесь уютно, всегда еда рядом, и хозяин редко сюда заглядывает.
— Он говорит, что приготовление пищи – низменное интимное занятие, как и поглощение еды, – Уайт – низкорослый крепыш с рыжей бородой усмехнулся. – Но сам Патрокл унижается едой по несколько раз в день.
— Мы не отдадим вам кухню и работу по кухне, — Сириус убрал руку с груди Елисафеты. – Ваша задача – ублажать гостей и учеников.
— Ублажать? – Елисафета вскрикнула в ярости.
— Елисафета, успокойся, мы же девушки, – Добронрава успокаивающе погладила Елисафету по левой руке.
Нечаянно дотронулась до груди.
— Что же это сегодня за беспокойство? – Елисафета отошла от Добронравы на шаг. – Моя грудь, как ручка двери в общественной бане.
Вроде бы и небольшая грудка, но все умудряются задевать ее.
— Я нечаянно, – Добронрава покраснела. – Я хотела тебя успокоить и сказать, что ублажать, то есть поднимать настроение гостям и ученикам – доброе дело.
— Ты сама понимаешь, что означает «ублажать»? – Елисафета засмеялась.
— Она правильно понимает, в отличие от тебя, блондинка, — коротышка Уайт приблизился к Елисафете.
Его горячее дыхание коснулось пупка девушки. — Ублажать в философской школе искусств – для девушки – означает – служить поводом для насмешек.
Я уверен, что Патрокл уже показывал вас ученикам и на вашем примере приводил другие примеры.
— Вы – отличный материал, чтобы отвлечь учеников и привлечь, – Сириус из печи достал три румяных горячих лепешки.
— Мы – материал, – Елисафета произнесла задумчиво.
— Я согласна быть материалом, лишь бы другим было хорошо, – улыбка счастья осветила красивое лицо Добронравы.
— Добрая ты, – Сириус склонил голову к правому плечу.
— Добрая она, поэтому имя у нее – Добронрава, – Елисафета без разрешения рабов отломила от горячей лепешки кусочек и задумчиво опустила в ротик. – Или потому что имя Добронрава – она стала доброй.
— А тебя, как зовут? – дыхание Уайта стало опасно ближе.
Елисафета отступила от коротышки.
— Меня давно не зовут, – Елисафета сомневалась – нужно ли раскрывать свое имя перед простыми рабами. – Елисафета.
— Великосветское имя, – Сириус присвистнул в удивлении.
— То, что ты называешься, как звезда на небосклоне, Сириус, разве твое имя, мало значит? – Елисафета присела на деревянную скамью и закинула ногу на ногу.
Уайт и Сириус огорченно вздохнули.
Все свое внимание перевели на груди обнаженной Елисафеты.
— Ты знаешь о звездах? – Уайт заинтересовался.
— Что о них знать?
— Что звезда называется Сириус.
— Знаю.
— Ты не из простых.
— Да и вы из сложных.
— Тебе палец в рот не клади, Елисафета.
— Вот и не клади.
— Что не класть?
— Палец в рот не клади.
— Почему?
— Потому.
— Ты знаешь, что земля – плоская, как блин?
— Да, хоть круглая, как шар.
Мне все равно.
— Тебе все равно, какой формы земля?
— Абсолютно все равно.
— Но это же огромная разница – плоская земля или круглая.
— Ты так считаешь?
— Разве не так?