— Мне – хоть квадратная земля.
Что будет, если земля изменит форму?
Ничего для меня не случится.
— Но это же астрономия.
— Тебя волнует астрономия, а ты печешь хлеб философам?
— Меня продали в рабство.
Я вынужден работать на кухне, а не считать звезды.
— Каждый должен делать то, что хочет.
— Мы – рабы, мы обязаны делать то, что приказывают хозяева, а не то, что мы хотим.
— Самообман.
— Ты и эти слова знаешь, Елисафета?
— Я знаю много чего другого, и скажу тебе честно, что самое главное для человека это – то, что его касается.
Меня не волнуют звезды на небе.
Пусть звезды либо огромные шары или золотые гвоздики, которые вбиты в небесный твердый свод.
Не интересует форма земли и тайна математики.
Меня интересует и волнует только я.
— Эгоизм, эгоцентризм, – Сириус выложил на длинный стол овощи и фрукты.
— Что же вы со своим эгоцентризмом и эгоизмом моим пялитесь на мою наготу? – Елисафета засмеялась. – Если именно человек волнует вас, а не звезды, то не смотрите на меня.
— Мы на тебя не смотрим, это наши инстинкты на тебя смотрят, – Уайт засопел, как обиженный ребенок.
— О, да вы еще и философы, – Елисафета развеселилась. – Свалили свои грехи на инстинкты.
Инстинкты не ответят, потому что у них нет языка.
Очень удобно отговариваться инстинктами.
Тогда вам – к Патроклу и его ученикам.
— Пробовали, не пустили нас, рабов, – Сириус с ожесточением разрубил тугую тыкву.
— Значит, для вас важнее кухня, чем диспуты – круглая земля или плоская, — Елисафета болтала ножкой.
— Как имя вашей третьей подруги? – Сириус отложил нарубленную тыкву к блюдам.
— Она кажется странной и все время молчит, – Уайт сортировал овощи и фрукты.
— Ты тоже заметил, что Мальва все время молчит? – Добронрава подбежала и помогала Сириусу и Уайту с приготовлением позднего ужина.
— Трудно не заметить то, что на глазах, – Сириус от тыквы перешел к персикам.
— Извините, что я посмела вмешиваться, – Елисафета поднялась со скамеечки. – Вечер, холодает, а на мне нет одежды.
Сомневаюсь, что Патрокл задумается о том, как бы одеть недостойную девушку.
Его мысли намного дальше, чем я.
Вы тоже не проявляете рвения, чтобы найти для меня подходящее платье.
— Подожди, у нас найдется и для тебя одежда, – Сириус вытер руки о край накидки и протяжно вздохнул. – Но я бы предпочел, чтобы ты оставалась обнаженная, Елисафета.
— Хвалю за честный ответ, Сириус, – Елисафета с трудом сдерживала улыбку. – Философ должен был бы ответить длинно, запутанно и пусто.
А ты признался честно.
Но твое признание не согреет меня так, как согреет одежда ночью.
— А что тебя согреет, Елисафета? – усы Сириуса поднялись. – Придумал – я согрею.
— Но мужчинам нельзя спать с девушками, – Добронрава округлила глаза.
Сириус и Уайт посмотрели на Добронраву и заржали радостно.
— Но если надо помочь, – Добронрава покраснела до корней русых волос.
— Да, Добронрава, помоги нам, – Сириус показал неровные зубы.
— Помогу, а как? – Добронрава пылала. – Все должны помогать друг другу.
— Хватит, – Елисафета сказала, как отрезала. – Я не отдам Добронраву помогать вам утолять свои адские мужские инстинкты.
Вы, как волки.
Видите, что девушка в своей наивной простоте — помогать всем и творить добро – готова на все.
Жалко, когда мужчина пытается найти слабину в девушке.
— Как же иначе? – Уайт кромсал персики на мелкие кусочки.
— Мужчина должен быть сильным духом и телом, чтобы овладеть девушкой.
— А, если нет ни сильного духа, ни сильного красивого изящного тела у мужчины? – Уайт ссыпал крошеные персики в кувшин.
— Тогда, тогда, я не знаю и знать не хочу, — Елисафета махнула рукой. – Надоели вы мне со своей болтовней, Сириус и Уайт.