— Готовился, – Уайт говорил с трудом.
Левая половина лица у него затекла.
Вместо глаза – щелочка.
Добронрава сидела смущенная, с красными щеками.
Взгляд доброй девушки направлен в землю.
— Добронрава? – Елисафета развеселилась.
— У нее удар, как у кузнеца, – Сириус с уважением посмотрел на маленькие кулачки Добронравы.
— Я не сама, я не виновата, – Добронрава прошептала. – Уайт добрый.
Он предложил мне присесть на его колени.
Я сидела на жесткой скамеечке…
— А мои колени теплые и мягкие, – Уайт шипел сквозь разбитые губы.
— Я пересела к Уайту на колени.
— Сидела Добронрава неудобно, поэтому я обнял ее за талию, – Уайт говорил, но руки его резали овощи.
— Обнял за талию, чтобы я не упала, – Добронрава подняла пылающее лицо. – Это ли не душевная доброта.
— Доброта спасет мир, – Сириус заметил и взял нож.
Он принялся за дело – резал и крошил овощи и фрукты.
— Потом Уайт придержал другой рукой за грудь, потому что только за талию держать – ненадежно, – Елисафета иронично засмеялась.
— Откуда ты знаешь? – Уайт и Добронрава распахнули глаза на Елисафету. – Ты подглядывала за нами.
— Нет, просто я уже проходила подобные удержания, — Елисафета внезапно почувствовала, как загорелись и ее щеки.
Нахлынули волной воспоминания, как она была в первый раз в каюте с Ясминой, как пытались удержать друг дружку руками и ногами, чтобы не скатиться с узкой кроватки.
Как ближе и ближе маленькими хитростями – которые были известны обеим – подбирались ближе и ближе.
Сердце Елисафеты защемило.
В уголках глаз блеснули слезы.
— Несчастная любовь, – Сириус ловко резал апельсины, но следил за Елисафетой.
Он заметил слезы в уголках ее глаз. – Извини, Елисафета, я не знал, что у тебя был жених, которого ты потеряла.
— Не было у меня никакого жениха, – Елисафета ответила с раздражением.
Она злилась на себя за то, что выказала чувства на людях.
— У Елисафеты не было парня, – Добронрава распахнула милый ротик. – По крайней мере, то, что я знаю.
Елисафета подружилась на корабле с Ясминой.
Они жили в одной каюте, там же, наверно и поддерживали друг дружку. – Наивные глазки Добронравы лучились первозданной добротой.
— Замолчи ты, добренькая сумасшедшая, – Елисафета в негодовании топнула ножкой.
— Я не сумасшедшая, – Добронрава произнесла тихо.
— Тогда не лезь не в свои дела.
Все это бессмыслица. – Елисафета схватила половинку персика, надкусила и вернула обратно на стол. – Покалечила Уайта, добренькая ты наша.
— Не я, а она, – Добронрава всхлипнула и показала пальцем на безучастную, спокойную в своей потусторонности, Мальву.
— Мальва? – Елисафета выдохнула.
— Мы сидели спокойно… обнявшись, – Уайт дотронулся до распухшей щеки и застонал. – А она потом, как ударит, словно лошадь копытом лягнула.
— Тебя уже лягали копытом? – Елисафета заинтересовалась.
— Так говорят, что лошадь копытом лягнула.
— Прости, Уайт, я забыла, что вы тоже философы.
— Очень тонкое замечание и ирония, Елисафета, – Сириус засмеялся.
— Мальва не хотела причинить Уайту боль, – Добронрава заступалась сразу за всех. – У нее случайно получилось.
Ударила ногой, и потом снова сидела безучастная, словно и не она ударяла.
— Может быть, не она? – Елисафета склонилась над Мальвой: – Мальва, ты прикидываешься сумасшедшей?
Я угадала?
— Она не прикидывается и не сумасшедшая, – Сириус тоже подошел к Мальва. – У нее глаза смотрят в пустоту.
В пустоте она находится далеко отсюда.
— Мальва, ты лягнула пустоту? – Елисафета постучала пальчиком по лбу Мальвы.
Мальва не ответила ни на слова, ни на пальчик.
— Лягаются лошади, а девушки не лягаются, – Добронрава надула губки.