Пробка вылетела из него, мерин сдулся.
Остались только кожа да кости.
Все из-за того, что дед пожадничал и вместо шервудского мха заткнул мерина простым ягелем.
— Я знаю, – Соломон поощрительно похлопал Кембриджа по плечу. – Но надувать рабынь и рабов не выгодно.
Хороший конь – конь с крутыми боками.
Раб же, если он с раздутым животом, то теряет цену.
Раздутый живот девушки говорит о том, что она беременна.
Посмотри на эту. – Соломон провел пальцем по ребрам Елисафеты. – Ребра светятся, но по молодости, а не из-за голодания.
Если мы надуем ее через соломинку, то живот будет выпирать.
Выпирающий живот говорит о нездоровой печени, о паразитах в животе.
Раб с выпирающим животом кажется больным, или больной.
— Жаль, а то я бы с радостью посмотрел, как вы надуваете рабынь и рабов через соломинку, – Кембридж заржал.
Захохотали и другие вольные.
— Некоторые солдаты не подозревают, что Соломон и их продаст в рабство, – Елисафета мстительно произнесла, когда от них отошли.
— Продадут солдат? Это же ужасно! – Добронрава в ужасе прислонила бы ладони к щекам, но веревки сковывали движения.
— То, что нас продадут, это не ужасно? – Елисафета облизнула губки. – Солдат жалеешь, а нас – не жалеешь.
— Всех жалею, – Добронрава возразила.
— Даже Кембриджа, который ударил тебя кнутом по ногам и предложил надуть через соломинку в зад, как кобылу?
— Кембридж – раб своих чувств и обстоятельств, – Добронрава тепло улыбнулась. – Если бьет, то значит – любит.
— Я думала, что только одна Мальва у нас сумасшедшая, – левый уголок губ Елисафеты приподнялся в усмешке. – Но Мальва по сравнению с тобой – нормальная.
— И Мальву жаль, и тебя жаль, и солдат жаль, и Кембриджа жаль, – Добронрава вздохнула, – и себя жаль.
— Всех не пережалеешь, – Елисафета дернулась, потому что воин сильно потянул веревку.
Связанных рабов спустили на небольшое судно: — Капитан Кальвадос! – Елисафета воскликнула. – Вы не представляете, как я рада видеть вас и ваших пиратов головорезов в рабстве.
Признаюсь, что с трудом узнала вас под разбитой мордой.
— Я оступился, упал лицом на кастрюли, – капитан пиратов выплюнул сгусток крови.
— Затем наткнулись на дверь лицом, — Елисафета ядовито добавила.
— И на дверь наткнулся, и на кулак наткнулся, — щелочки глаз пирата заплыли почти полностью.
— Вы же любите кровь, рассказывали, как от нее возбуждались, – Елисафета продолжала словами терзать пирата. – Теперь возбудились до конца?
— Ты обращалась ко мне на «ты», Елисафета, – пират застонал.
— Бедненький, тебе плохо? – Добронрава тут же отозвалась.
— Плохо ли мне? – капитан с треском шейных позвонков повернул голову на голос Добронравы. – Нет, милая, мне хорошо.
Мне не нужен был мой корабль, не нужен был и этот корабль.
Не нужно мое здоровье.
Все это мешало, а теперь не мешает.
Как хорошо, что у меня нет теперь ничего, даже здоровья, – Кальвадос закашлялся с кровавой пеной.
— Этого вымойте, натолкайте ему в рот мяты, чтобы не воняло изо рта, – Соломон обходил рабов.
— Капитан, – Кальвадос обращался к Соломону, как к капитану.
Капитан – означает – главный. – Мне бы, чтобы от меня не воняло, лучше виски.
— Виски ты получишь перед продажей, – Соломон уже стоял над другим пиратом. – Виски и хорошую еду дам всем.
Чтобы выглядели бодрыми, счастливыми и веселыми.
— После мяса с овощами и виски мы не только будем выглядеть бодрыми и счастливыми, но и по-настоящему станем бодрыми и счастливыми, – один из пиратов Кальвадоса радостно захохотал.
— Бить любишь? – Соломон сразу отметил воина раба.
— Бить? Бить - моя жизнь! – пират произнес с гордостью.