Самая я на ее лежанку не собираюсь перебираться.
Тем более, что я одна замерзну в постели.
Нужно было не одну тунику брать, а десять.
Поэтому ложись, где и лежала, справа от меня.
Мальва останется слева.
К вашим шалостям я уже привыкла и готова.
Они в следующий раз не вызовут у меня удивление и гнев.
Втроем мы будем хоть-как-то защищены от нападок тех, кто, возможно, тайком проберется к нам ночью.
— Ой, как страшно, – Добронрава осторожно прилегла справа от Елисафеты.
Прошло пять минут.
— Добронрава, двигайся ближе, – Елисафета произнесла с досадой. – То голая ко мне прижималась, то в одежде не можешь.
Чувствуешь, как я дрожу и мерзну?
Бесчувственная, ты, Добронрава.
— Я постараюсь ради тебя, – Добронрава робко подползла и прижалась боком к боку Елисафеты.
Елисафета вдавила свое тело в тело Мальвы.
Мальва спала и не возражала.
— Так теплее? – через пять минут Добронрава спросила с волнением.
— Теплее, но ненамного, – Елисафета ворочалась. – Раздевайся догола.
По крайней мере, когда ты была голая, я не мерзла.
— Я буду честной, мне стыдно, – Добронрава выдохнула с болью.
Она разделась, повернулась на левый бок и прижалась горячим телом к Елисафете.
— Патрокл оставил нас мерзнуть, – Елисафета прошептала через несколько минут. – Он разбил наши надежды на тепло.
Он заплатит нам за это.
— Патрокл добрый, но не знает, как выразить доброту к нам, к девушкам.
— Для тебя все добрые, – Елисафета пробурчала, – даже подлец хитрец Патрокл.
— Все люди добрые, – Добронрава произнесла коротко.
— А для меня все люди злые.
— И Ясмина злая для тебя? – Добронрава поинтересовалась наивно.
— И Ясмина стала злая для меня, — Елисафета ответила решительно.
— Елисафета, ты дрожишь от любви к Ясмине, или от злости на нее? – Добронрава спросила тихо.
— Скоро утро, я дрожу от наступающего утреннего холодка, – Елисафета ответила резко. – На этот раз ваше тепло не согревает меня.
— Предутренний туман высасывает тепло, – Добронрава прижалась к Елисафете сильнее. – Так теплее?
— Не особо, – Елисафета дрожала.
— Может быть, я встану и побегаю, разогрею себя, а потом отдам тебе жар своего тела?
– Ты настолько добренькая, что готова не только голая бегать по холоду ради других, но и на костер бы пошла.
На костре поджарилась бы, а потом отдавала бы свое тепло мне.
— Елисафета, я виновата перед тобой.
— Виновата, виновата, конечно, виновата, – Елисафета резко присела.
Рывком стянула с себя тонкую тунику.
Накрыла одеждами Мальву, Добронраву и себя. – Вот так, когда мы все совершенно голые, нам, действительно, будет теплее.
И не вздумай подумать что-нибудь гадкое, Добронрава.
Я тебя тогда съем.
— Ой, – пискнула Добронрава.
Она лежала с закрытыми глазами и дрожала.
— Теперь ты дрожишь, – Елисафета прошипела с досадой. – Ты горячая, не мерзнешь, так почему же дрожишь.
— Я дрожу от стыда, не могу остановиться, — Добронрава всхлипнула.
— Что ты не можешь остановиться?
— Дрожать не могу остановиться.
А ты, что подумала, Елисафета?
— Не важно, что я подумала, спи, давай. – Елисафета по-хозяйски прижалась грудью к груди Добронравы. – Вот так по-настоящему теплее.
И не вздумай ничего гадкого.
— Я и не думаю гадкое, – Добронрава произнесла осторожно.
— Дрожишь, а сама вспотела, под тобой мокро.
— Да, мокро подо мной, – голос Добронравы стал надтреснутый.
Елисафета открыла глаза и внимательно посмотрела на Добронраву.
Из-под опущенных век доброй девушки текли слезы.
Елисафета промолчала и, наконец, заснула.