Уайт на коротких крепких ножках побежал в сторону кухни.
— Я… это… мы… — Сириус проблеял, застигнутый на месте подглядывания и подслушивания. – Пришли сказать, что роскошный завтрак готов.
— Что роскошное, и что готово, не тебе судить, раб, – Патрокл воздел руки к потолку. – Роскошь и законченное – предмет философской мысли, а не рабов.
— Вы здесь пока поговорите, поразмахивайте руками, – Елисафета бесцеремонно пробивалась через учеников к выходу. – Если вам не нужно умываться по утрам, то девушкам умывание обязательно.
— Особенно уже мокрым девушкам, – Патрокл добавил ехидно.
— Никогда не видел мокрую девушку? – Елисафета ответила с вызовом.
— Стой, я никуда тебя не отпускал, рабыня, – Патрокл поднял подбородок. – Ты должна…
— Отпускал или не отпускал, нет множества толкований, как и значения «стой», – Елисафета на миг остановилась около выхода. – Я никуда не ухожу отсюда, это потому, что ушла, уходи – также со многими смыслами.
Я могу купаться в фонтане, но в то же время это не будет считаться, что я покинула вас.
Мой образ остался в ваших воспоминаниях, отпечатался в вашем вображении.
Вы можете говорить даже со мной, хотя я буду не здесь, а в купальне фонтана.
Все относительно, уважаемый, Патрокл, все относительно.
— Умная девочка, – женщина звонко произнесла и хлопнула в ладоши.
— Не умная, а птица попугай, – Патрокл держал натянутую улыбку. – Многие птицы – канарейки, попугаи и другие – запоминают звуки, а потом их воспроизводят.
Так и женщины, так и Елисафета.
Запомнила слова, высказалась, а ничего не поняла из того, что произнесла.
Для женщин слова – только звуки, при помощи которых женщины общаются.
Как дельфины, как собаки.
— Учитель, – юноша с осиной талией и широкими плечами поднял руку. – Вы утверждаете, что женщины говорят, но не понимают, что говорят?
— Имено так, Ксенофоб, именно так, – Патрокл потрепал бороду. – Например, женщина говорит – хлеб.
Но ни она, ни другие женщины, с которыми она беседуют, не понимают, что хлеб, это именно тот хлеб, который лежит на столе.
Одна думает, что хлеб это – роза.
Другая, что хлеб это – камень.
Третья, что хлеб это – нога.
— Хлеб это – нога? – Кафка засмеялся. – Какие же они все-таки глупые создания, эти женщины.
— Кафка, ты достойный ученик, – Патрокл похлопал Кафку по спине.
Ладонь учителя соскользнула со спины ниже талии Кафки. – Пока недостойные развлекаются, достойные думают. – Патрокл прислушался к радостному далекому визгу Елисафеты.
Елисафета наслаждалась утром, ледяной водой фонтана, наступающим днем.
Жизнь казалась бесконечной и удивительно прекрасной.
Даже плен не печалил особо.
Любые трудности кажутся легко преодолимыми.
— Твоя радость льется нескончаемым потоком, как и вода ручья, – женщина, которую Елисафета видела рядом с Патроклом, неслышно грациозно подплыла к фонтану. – Я давно не ощущала ничего подобного.
— Не ощущала, так окунись в воду – нет ничего проще, – Елисафета сидела в воде, но кажется, что смотрит свысока на женщину.
— Я бы с радостью, но не могу, – женщина тихо улыбнулась
– Не можешь? – Елисафета фыркнула. — Мы любим оправдываться, вернее – оправдывать свои поступки, хотя сами часто не верим в оправдания.
Находим множество причин, чтобы не делать.
Или отыскиваем тучу причин, чтобы оправдать сделанное.
Нельзя что ли просто войти в фонтан, если хочется?
— Мне нельзя, – женщина тяжело вздохнула.
— И почему же? – Елисафета спросила ядовито и склонила головку к правому плечу. – Ноги застудишь?
— Нет, я промокну, – женщина подошла к фонтану и опустила руку в воду.
— Промокнешь? – Елисафета расхохоталась. – Этот ответ я меньше всего ожидала услышать.
На то она и вода, чтобы в ней промокнуть.