Я пригласил в гости на пир соседей и центуриона с его всадниками.
Меня все восхваляли, наслаждались райскими кушаньями, хвалили за ум и красоту.
Я снова был принят в высшее общество богачей.
Когда все наелись, то я спросил центуриона: верит ли он, что я каждый день пью дорогое сортовое редкое анжуйское вино.
«Конечно верю, и все верят, – центурион повел руками из стороны в сторону. – Ты достойный красивый юноша, Лукреций.
В твоих словах нет неправды».
«А тогда не верили, – я от обиды надул губы. – Уходите из моего дворца.
Вы злые и нехорошие.
Не люблю я вас!» — Я прогнал почти всех гостей.
Остался за столом только благообразный старец.
Наш любимый философ Патрокл. – Лукреций перевел дыхание от восторга воспоминаний. – «Что же ты не ушел, мудрец? – Я подсел к старику. – Ты отделяешься от общества».
«Что ты считаешь обществом, Лукреций? – Патрокл доедал куропаток в сметанном соусе. – Ты – общество, я – общество.
Куропатки на блюде – тоже общество».
«Вы очень мудрый, – я восхитился легкости, с которой Патрокл отвечал на мои сомнения, и другой легкости – с какой он глубокомысленно кушал и пил. – Вы худой, а в вас влезает бесконечное число еды и питья».
«Человек – сосуд мудрости, – Патрокл густо отхлебнул анжуйского выдержанного редкого вина из амфоры. – Мысли заливаются в нас спокойно.
Еда – те же самые мысли.
Можно вкушать бесконечно долго, и все будет мало».
«Учитель, научи меня», – я припал к коленям Патрокла.
«Для этого я здесь», – учитель опустил старую мозолистую руку мне на голову. – Лукреций с непонятным осуждением смотрел на Елисафету; — Вот так я оказался рядом с учителем.
Ты же, рабыня, пришла бесстыдно.
Говоришь непонятно.
Показываешь, не думая.
В этом ли смысл женщины?
— Смысл женщины в том, – Елисафета опустила ягодку винограда в ротик и смотрела на Лукреция.
— В чем же смысл? – Лукреций жадно спросил.
Но Елисафета не ответила юноше на его нетерпеливый вопрос.
Девушка по-прежнему смотрела ему в глаза.
Выдержала положенную паузу и произнесла – голос Елисафеты исходил из глубин ее души:
— Лукреций…
Конец