Мы поехали на моём джипе, оставив Асин « Бентли » около моего дома. Я припарковалась, и вскоре рассеянно следила за руками маникюрши, которая отточенными движениями пилила мои коготки.
Я всё время думала о Табардееве и Алисе... они собирались в Америку... я машинально посмотрела на свои ногти, на которые маникюрша наносила алый лак... и заорала.
- Боже мой! – схватилась за живот Ася, - ты меня до выкидыша доведёшь! Чего ты кричишь?
- Ногти! – выпалила я, а маникюрша вздрогнула.
- Я что-то не так сделала? – сдавленно спросила она.
- Полный порядок, - махнула я рукой, и положила на столик другую руку, - красьте.
В моей памяти всплыла картина, вот, Ян Владимирович и
Максим вытаскивают тела бомжей из багажника машины, на которой приехал режиссёр и Алиса, и запихивает их на переднее сиденье. Тогда я не поняла, что показалось мне странным, во всей этой сутолоке я только заострила внимание, и тут же забыла. Ногти... У этой девушки, что засунули в машину, ногти были в идеальном состоянии, что вообще странно, учитывая, что она бомжиха. Аккуратно подточены и покрыты тонким слоем розового лака. Вот чёрт!
Не буду к Максу обращаться, он только обозлится, попробую сама выяснить, в чём тут дело.
Я случайно услышала, как Ян Владимирович сказал, на какую улицу едет за трупами, скорее всего, там находится морг, где он покупал мертвецов, и я немедленно еду туда.
Когда маникюрша закончила колдовать над нами, мы с Асей прокатились по бутикам, Асюта даже заглянула в отдел детских вещичек.
- Зачем? – спросила я, слегка удивлённо, - у тебя же только
четвёртый месяц, успеешь купить.
- Сейчас хочется, - смущённо улыбнулась Асюта, и я поняла её.
Она просто не дождётся, когда малыш появится на свет, и хочет заранее закупить всё.
- На УЗИ ходила? – заинтересовалась я.
- Ходила, но ты будешь в шоке.
- Почему?
- Потому, что я собираюсь повторить твой фокус. Я тоже буду матерью двойняшек, и тоже мальчик и девочка.
- Обалдеть! – воскликнула я ошеломлённо, - а как назвать собираетесь?
- Мальчика Назар, в честь отца Рената, у них так принято. А девочку... ещё не знаю, Ренат предоставил этот выбор мне. Хочу как-нибудь красиво...
- О Боже, Аська! Не называй её, как ты выражаешься, красиво.
- Но почему? – подняла брови сестра.
- Меня назвали красиво, вот и мучаюсь.
- Я вообще-то хотела Леонсией назвать, - протянула Ася.
- Ты что? – поперхнулась я, - это имя цыганское. Назови Дашей.
- Дашей? Нет, Дашей не хочу. Владислава, Ладушка.
- О-о-о-о, - застонала я, - и в школе её спросят, не пора ли ей менять летнюю резину. Отвратительно!
- Только тебе в голову про резину пришло, - проворчала раздосадованная Аська, - я люблю цыганские имена.
- Многих цыганских имён нет в святцах, - пыталась я воззвать к её благоразумию.
- Точно, - воскликнула вдруг Ася, - я назову её Тереса.
- Это не наше имя, - пискнула я.
- Знаю, польское. А окрещу Таисией.
И я поняла, что её не отговорить, она твёрдо решила назвать девочку Тересой. Матерь Божья! Святые угодники!
Мы с упоением прошлись по детскому отделу, Ася с упоением выбирала вещички, а продавщица улыбалась нам.
- А у вас как на этом фронте? – спросила вдруг Ася, - ой, дайте ещё розовенькую.
- На каком фронте? – не поняла я.
- На этом фронте, - она погладила себя по округлившемуся животу, - вы вроде хотели ещё одного.
- Мы стараемся, - улыбнулась я.
Я рассталась с Асей, и поехала в морг. Это был обычный, муниципальный морг, без всяких прибамбасов. Я вошла в тёмное помещение, и, нервно дёрнув носом, так как в коридоре едко пахло формалином, ступая, как можно осторожнее, поскольку в коридоре не было света, и на своих высоченных шпильках я могла растянуться, и нос себе разбить, пошла вперёд.
Из-за двери в конце коридора сочился слабый свет, я легонько толкнула её, и моему взору предстала сногсшибательная картина.
Трое мужчин, один лет сорока, полноватый, другой пожилой и молодой человек приятной наружности, сидели за столом, на котором, вроде бы, я не врач, не знаю, должны вскрывать трупы.
То, чем они занимались, поразило меня до глубины души.
На столе лежал труп, чьи ноги торчали из под простыни, а мужчины, как ни в чём ни бывало, сидели рядышком, пили водку, и рассматривали порнографический журнал.
- Чего надо? – просипел один из них, - если труп надо вскрыть... – его взгляд остановился на моём дорогом песцовом полушубке, золотых перстнях и браслетах, на длинных серьгах, покачивающихся в ушах, на сумочке... он медленно встал, покачнулся, и направился ко мне, - а девушка при деньгах, - и я поняла, какие мысли его сейчас посетили.
Не дожидаясь, пока меня ограбят, я со всей силы огрела его по голове дамской сумочкой, и мужчина повалился навзничь.
- Чёртова кукла! – завопил он, а я опрометью выбежала в коридор, и, грохоча набойками на туфлях, выскочила на улицу. Я судорожно перевела дух, и быстро запрыгнула в свой джип. У меня огромный, алый « Хаммер », подаренный мне, кстати, моим бывшим мужем Димой.
Вспомнив о Диме, я вытащил мобильный, и набрала его номер.
- Алло, дорогой мой.
- Ого! – присвистнул мой бывший муж, - меня начинают терзать нехорошие подозрения. Когда ты вот так звонишь, и говоришь, дорогой мой, это означает, что ты во что-то конкретно влипла.
Или собираешься влипнуть.
- Кажется, уже влипла, - вздохнула я, - мне срочно требуется
твоя помощь. Приезжай по адресу...
И он согласился. Хоть и поворчал.
С Димой мы давно развелись, но я до сих пор влюблена в него. Казалось, что ещё мне надо? Я без ума от него, он от меня, мы могли бы быть вместе, но он бандит, и я, воплощение честности и порядочности, и не могу жить с преступником. Он наркоторговец.
Он до сих пор любит меня, во всяком случае, говорит так.
Хоть он и пытается вернуть меня, но всё же мужчина, а женщины млеют, едва увидев его.
Есть, от чего сходить с ума, уверяю вас. Дима самый настоящий шкаф, простите за грубость. Высок, строен,
широкоплеч, с железными мускулами, бицепсами и трицепсами. Силён невероятно. А ещё он красив. Эдакий мачо российского розлива, густые, цвета воронова крыла волосы, падающие свободной волной на лоб, чёрные, внимательные глаза, дерзкие, с лёгкой смешинкой. А ещё красиво очерченный рот, и мужественный, волевой, квадратный подбородок, и жуткий шрам через всю щёку.
Единственно, что меня в нём раздражает, это его манера одеваться во всё чёрное. Он любит готику, а его мрачная квартира напоминает средневековый замок.
Я помню, как мы ругались, когда я снимала со стен Босха и иже с ними, вышвыривала тяжёлые тёмно-синие занавески, покупала светленькие, и вешала картины собственного производства. Да, я художник. И, говорят, талантливый. Я сама о себе сказать такое вслух не решусь, но с удовольствием рисую.
Дима очень тяжёлый человек, и ужиться рядом с ним трудно, однако я всё равно без ума от него. Я сбежала от него три года назад, родила дочку, о которой он узнал год назад.
Я бы вернулась к нему, но он бандит, а вернуться к преступнику я не могу. Я не могу жить с человеком, преступившим закон.
Люблю его и ненавижу. Он твердит о своей любви ко мне, хочет начать всё сначала, но я не могу жить с наркоторговцем. Сейчас я замужем за следователем, и, кажется, счастлива.
Дима – это вулкан, тайфун. С ним спокойной жизни не дождёшься, хотя, чего таить, я такая же. Я могу вскочить, если вдруг прибрендится, и отправиться обедать в Париж, а
ужинать в Амстердам.
Отправиться на Северный Полюс, чтобы увидеть медведей, или на сафари в Африку. Мы с ним стоим друг друга, и оба это понимаем.
Относимся к жизненным устоям с лёгким презрением, и, если нам что-то втемяшится в голову, то отговорить нас не представляется возможным.