— Папочка!
Он поцелует дочку — а усы у него такие длинные, щекочут, — прикроет Валю одеялом, и она крепко, крепко спит.
Но вот уже несколько дней как отец перестал уходить на завод. Валя была счастлива. Она могла играть, гулять с папой. Его можно было обо всём спросить, он всё объяснял.
Но иногда отец сидел, опустив курчавую голову, и не слышал её вопросов. Димитрий оживлялся, когда у него собирались товарищи с завода. Они долго говорили о чём-то и уходили поздно, когда Валя уже спала.
Всё печальнее становилась мать. За обедом, кроме жидкого супа и небольшого куска хлеба, у них ничего не было.
— Мама, дай молочка!
Димитрий переглянулся с женой.
— Потерпи, Валя, скоро опять будешь пить молоко!
Девочка больше не просила. Отец посадил её на колени и тихо покачивал, о чём-то думая. Он теперь часто сидел так, словно спал. Валя звала его, тянула за усы, целовала.
— Да папка же! Пойдём гулять! Смотри, как солнышко играет на полу!
И отец словно очнётся, примется подметать пол, убирать посуду. Дуня уже несколько дней уходила из дома рано утром. Она нанялась в прачечную стирать бельё. Гроши, заработанные ею, спасали семью от голода.
— Валюшка, это тебе!
Девочка обеими руками схватила копеечную булку, откусила, и ей казалось, что ещё никогда в жизни она ничего вкуснее не ела.
Димитрий смотрел на дочку улыбаясь. Он сегодня был весёлый, как прежде. И мать повеселела. На её худом лице даже румянец появился. Она с удовольствием варила кашу из принесённой отцом крупы.
За столом Димитрий несколько раз повторял:
— Всё же мы добились своего! А как я по работе соскучился, Дуня! Как свиданья, жду встречи со станком. Эх, и работать буду — искры полетят!
— Ты бы посмотрел на себя, Митя. Одни кости остались!
— Ничего, подкормимся! И Валя опять станет румяная да толстая. Правда, дочка?
Маленькая дочка плохо разбиралась в происходящем. Весёлый голос отца делал её счастливой. И мать сегодня по-прежнему хозяйничала за столом.
— Дуня, ты больше в прачечную не ходи!
— А как же жить будем? Мы всё продали, заложили. Надо немножко встать на ноги.
— Ну ладно! — нехотя согласился отец и вздохнул: — Извелась ты у меня!..
Утром, едва раздался заводской гудок, Димитрий в рабочей блузе зашагал в Мотовилиху. Дуня, уходя в прачечную, заперла Валю дома. Подражая взрослым, девочка принялась подметать пол, мыть посуду. Больше делать было нечего. Взяла тряпичную куклу, уложила её спать и сама забралась на окошко.
Их маленький домик стоял на окраине города Перми.
Под окнами — небольшой огород. В самом углу, у забора, — высокая зелёная берёза.
«А почему у ней ствол из берёсты и такой белый? — думала Валя. — Ветки тонкие, спускаются низко-низко!»
Вот скворец сел на веточку. Она согнулась. Птица перебралась повыше. Качается и поёт.
— Мне бы так! — и девочка сама запела:
Дальше слов она не знала. Повторила несколько раз одно и то же. Замолчала. Ей стало скучно.
До сих пор Валя редко оставалась одна. А последние недели отец всегда был с нею. Они уходили далеко в поле. Отец ложился на траву. Солнышко грело ему худое лицо. А глаза у него были совсем голубые, как небо. Вале не хотелось лежать. Она бегала кругом, собирала цветы. Теперь приходилось одной сидеть дома. Она заплакала. И некому спросить, о чём она плачет.
Уже солнце больше не заглядывало в комнату. В огороде на грядки легла тень от берёзы.
— А откуда приходит тень?
О многом надо спросить Вале, а кого спросишь?
Наконец заскрипела и отворилась дверь.
— Мама, мамуля! Не оставляй меня больше одну!
Но маме не до неё. Она суетится у печки, варит что-то, и некогда ей отвечать на бесчисленные вопросы дочки.
Вот и отец вернулся. Он устал.
— Отдохни! — сказала ему Дуня.
А он, как прежде, посадил девочку на плечи и ходит с нею.
Хотел подбросить, — едва не уронил.
— Тяжёлая ты стала, дочка!
— А может, ты без работы силы потерял?
Он засмеялся на слова жены. И Валя почувствовала, что в доме у них стало как прежде.