В ушах у нее висели большие медные кольца. Порой она что-то тихо напевала. По полянке расхаживал осел. За хижиной под деревом смутно вырисовывалось что-то огромное и коричневое. Мне стало страшновато. Догадаться, что это такое, я не мог — оно было далеко от меня и неподвижно. Какое-то животное?
Над котелком клубился пар.
Пахло вкусно. С дерева слетела ворона и уселась на голое плечо девочки. Та что-то ей прошептала. От удивления я привстал, чтобы лучше ее рассмотреть. Девочка повернула голову и посмотрела в мою сторону. Но осталась безучастной. Заметила ли она меня?
Из хижины вышла худая злобного вида старуха. Она схватила за горло петуха и, свирепо вскрикнув, свернула ему шею.
Большое и коричневое поднялось, заворчало, встало на четвереньки, и медведь — а это был медведь — вперевалку направился к очагу. Подойдя к котелку, он принюхался и повернул голову в мою сторону. Я задал стрекача.
Я бежал без остановки на другой конец острова в надежде найти хорошее укрытие. Едва я устроился, как раздался плеск воды. Я испуганно осмотрелся. От берега к острову плыла лодка. В ней было четверо мужчин, огромных, сухих и смуглых, еще смуглее и суше, чем Баргабо. Цыгане — вот это кто! На этот раз я пропал, пропал по-настоящему!..
Причалив к берегу, они подтянули лодку и спрятали ее в кустах. Затем вытащили из лодки ребенка. Это был мальчишка моего возраста, связанный по рукам и ногам. Один из мужчин поднял его и взвалил себе на плечи. Лицо мальчишки я разглядел хорошо. Он был такой же смуглый и такого же дикого вида, как его похитители. Закрыв глаза и сжав губы, мальчик словно окаменел.
Все четверо со своей ношей исчезли среди деревьев.
Я остался один.
Был полдень. Я проголодался, но к своим припасам так и не решился притронуться. Малейшее движение казалось мне опасным. Неловкое движение, треск сломанной ветки — все могло меня выдать. Меня обнаружат, схватят и свяжут.
До сумерек я так и не осмелился выйти из своего укрытия — маленькой пещеры в скале, скрытой за двумя кустами ежевики. Я ждал чуда: вдруг на берегу появится рыбак…
Но никто не появился. И наступил вечер.
Меня это поразило, ведь раньше я никогда не видел, как наступает вечер. По крайней мере, так, как здесь: на темно-синем востоке в небе разрасталось огромное звездное дерево. Грандиозность панорамы вечернего небосвода повергла меня в изумление.
День убывал, и в ночной бесконечности неба таинственно появлялись небесные созвездия. Это были неизвестные мне звезды. Позже я узнал их названия: Большая Медведица, Бетельгейзе, Орион, Альдебаран. Тогда я просто восхищался их ночным сиянием. Они мерцали и переливались далеко-далеко в тиши. Свет их отражался, качаясь в реке, блестящей и черной. Наступила ночь. Темная вода неслась к острову с такой силой, что мне стало страшно. Напрасно, забившись в укрытие, я пытался зажмуриться и забыть обо всем. Доносившийся смутный шум глубокой воды тревожил меня. Я ощущал себя маленьким жалким комочком, дрожащим в звериной норе.
Ногой я мог коснуться холодной воды, которая стремительно текла во весь размах реки рядом с моим укрытием. Коварное соседство реки пугало меня. Это было невыносимо. Покинув укрытие, я вскарабкался на склон берега. Чего бы я ни дал, чтобы услышать человеческий голос, увидеть человека!.. Но каких людей звать на помощь? Тех, что на острове? Но они наверняка крадут детей. Ах, какая жестокость!.. И все-таки это были люди… У них была хижина, жалкая, конечно, но в ней можно спать. Они могли развести костер и приготовить еду. Багровые отблески костра, выхваченные из сумерек, кое-где играли на стволах, на ветвях и листьях деревьев, растущих недалеко от моего укрытия. Там был очаг, настоящий очаг с горячими углями, теплой золой, котелком с едой и успокаивающим светом огня.
Чем больше я думал об очаге, тем больше меня охватывало искушение пробраться к хижине и увидеть ночью, когда особенно одиноко, хотя бы человеческий очаг. Потихоньку забирался я все дальше в лесную чащу, и мне удалось бесшумно, не хрустнув ни одной веточкой, добраться до той самой поляны. Я притаился за дубом и стал смотреть.
Перед очагом скрючившись сидела старая ведьма. Девочка ворочала кочергой горящие угли.
Старуха медленно мешала поварешкой в котелке какое-то варево. Собака, сидя на задних лапах, не спускала с нее глаз и втягивала носом запахи. Уши у нее были настороже. Медведь вольно расхаживал по поляне. Ветер дул от табора в мою сторону, и животные не могли учуять меня.