— Плавать! Прощай! — отзовётся маленькая Медуза. — Какое это счастье — плавать в открытом море!
Она плывёт всё дальше и дальше. Вот её и не видно больше с берега в синем безбрежном море.
Издали доносится песня матушки Медузы:
Я слушал эту песню, стоя на берегу Чёрного моря вместе со знакомым школьником — между прочим, отличником по географии.
— Но, — сказал мальчик, — на земном шаре ведь всего четыре океана: Тихий, Атлантический, Индийский и Северный Ледовитый. И морей тоже… не знаю сколько, только гораздо меньше, чем девяносто семь. А матушка Медуза говорит, что…
«Она не говорит, а поёт, — подумал я. — Это разные вещи: отвечать на уроке по учебнику и сочинять и петь свои песни. И она никогда не держала в своих руках, то есть щупальцах, глобуса. И географические карты размокли бы в море. Нет, не стоит сердиться на матушку Медузу, даже если она немножко преувеличивает».
Да мы с моим мальчиком совсем ни капельки и не сердились на неё. Мы стояли на берегу, прислушивались к песне и следили за тем, как Медуза-внучка спешила на голос бабушки.
Нам самим очень хотелось поплыть вслед.
УМНЫЙ УГОРЬ
Плыли, плыли рыбы, пока путь им не преградила земля.
Летучая рыба поднялась в небо, посмотрела и сказала:
— Это очень большая земля, она называется «Материк», её не перелетишь. Поплыву-ка я домой. Злая рыба Акула сказала:
— Ну что ж, чем больше кусок, тем лучше. Глупый ни с чем поплывёт домой. Дорогу себе проложит злой! Давай-ка я проглочу этот материк.
Сказала и стала разевать пасть. Всё шире и шире разевала, пока не лопнула.
А сильная рыба Кит, которая и не рыба вовсе, подумала: «Глотать я этот материк не стану — и людей жалко, и деревья, и зверей, — а ударю-ка я плечом посильнее, он и отодвинется».
И ударила — раз, другой раз и третий раз — с разбегу, изо всей силы. Но материк не отодвинулся. Только сама она чуть не разбилась.
А хитрая рыба Меч решила: «Нет, глотать я материк не стану — не проглотишь, и плечом отодвигать не стану — не отодвинешь, а разрежу я его своим острым мечом на две половинки и поплыву».
Собралась она с силами. Острый меч глубоко вонзился в землю. Но материк не разделился на две части. И меч свой рыба Меч не смогла вытащить. Так она и сейчас лежит в океане-меч в береговой скале, а сама она в воде. И называется она теперь полуостров!
А рыба Угорь вспомнила, как ей мать говорила:
Пораскинула умом и решила: «Водолаз надевает водолазный костюм и в глубине моря вокруг него воздух. Дай-ка я изловчусь и надену воздухолазный водяной костюм!»
Дождалась раннего утра, вылезла на берег, доползла до луга и вывалялась в росистой траве, так что всю её — и жабры тоже — покрыли крупные капли росы. И поползла по лугу.
А жаркий день пролежала во встречном ручейке — до вечера, пока снова выпала роса. Так и ползла она — от ручья к речке, от речки к озеру, от озера к другому ручью — в замечательном своём воздухолазном костюме, сотканном то из капель росы, то из дождевых капель.
И проползла так через весь материк, до другого океана, где её ждала мама.
Та самая, которая учила:
ПЕТУХ
Это был самый красивый, важный и уважаемый петух в совхозе, а там жили, кроме него, ещё сотни петухов. Он имел самый нарядный хвост из синих, зелёных и оранжевых перьев, самый сильный голос и самую красную бороду. Но гордился он не этим.
Среди всех птиц совхоза не было другой, которая бы так аккуратно и хорошо исполняла свою работу. Дело его заключалось в том, чтобы ежедневно, не исключая праздничных дней, когда каждому хочется поспать подольше, встречать и провожать солнце.
Только когда он кончал петь, лягушки на соседнем пруду приступали к ночному концерту, а профессор Воротайло, не глядя в окошко, поворачивал выключатель, доярки шли задать на ночь корм коровам, и подсолнух, который с рассвета до заката поворачивает жёлтую голову вслед за солнцем, сонно пригибался к земле.
Словом, только по сигналу этого петуха в совхозе наступала ночь, появлялись звёзды и в полную силу загоралась луна.
Сколько ни жил петух, он не пропустил ни одного рассвета, ни одного заката, и никто не скажет, что был случай, когда он опоздал хотя бы на минуту.
За это его уважали, и он этим гордился.
Он вовсе не походил на некоторых других петухов, которые больше всего на свете любят без дела прохаживаться по двору среди кур, медленно переступая с ноги на ногу, чтобы все могли полюбоваться их острыми шпорами.
Однажды профессор Воротайло получил приказ выбрать в совхозе шесть самых лучших поросят, десять породистых кур и лучшего петуха.
Взять для них провизии, построить удобные клетки и приехать в Москву.
А в Москве оказалось, что профессору вместе с его питомцами надо лететь к берегу Ледовитого океана, чтобы там развели для полярников птиц и свиней.
Так профессор Воротайло вместе с петухом, поросятами и курами начал путешествие.
Всю дорогу поросята даже ни разу не подняли свои пятачки к окошку: им было безразлично, летят ли они над неисследованными хребтами или реками, самыми широкими в мире; куры болтали между собой о разных пустяках, а петух по-прежнему исполнял дело, к которому привык с самого раннего цыплячьего детства: утром он будил сперва бортмеханика, чтобы он успел прогреть мотор, а потом штурмана и лётчика.
Без всяких приключений они прилетели на остров Врангеля.
Это был самый северный остров — дальше океан, ледяные горы плывут среди разводьев чёрной, неласковой воды. На тысячи километров не встретишь человека.
На острове всё было готово к приёму гостей. Поросята сразу протискались к кормушке и сразу поссорились из-за вкусного куска, хотя таких кусков было много. Куры прихорашивались после дороги и беседовали между собой, по своему обычаю перескакивая с предмета на предмет.
— Ах, — говорила та, которая считалась самой умной, — что это кругом? Море? Странно — зачем столько воды? Другое дело, если бы мы были какими-нибудь глупыми утками, но я всегда была, есть и буду курицей, и никем иным, как бы меня ни уговаривали.
— Как это красиво сказано! — отвечала другая. — Ну, разумеется, я тоже была, есть и буду курицей. Это просто смешно — иметь утиный нос. Если бы я имела утиный нос, я бы никогда не показывала его из воды. Но, к счастью, природа оказалась к нам милостивее, и мы можем не прятаться, не правда ли, милая?
А петух, не обращая внимания на кур, неторопливо осмотрел новые владения, остался доволен уютным птичником и теперь ждал.
Он очень устал во время перелёта и с удовольствием подремал бы час-другой на насесте, но так поступить он не мог. Дело в том, что солнце склонялось всё ниже. Оно скользило там, далеко, за причудливыми торосами, окрашивая всё — и разводья, и плавучие ледяные горы — в пурпурный цвет. Оно вырастало, становилось всё ярче, как бывает с солнцем всегда, когда оно собирается на покой. И петух ждал, чтобы по всем правилам проводить солнце, как он делал это всю жизнь — с той поры, когда, вылупившись из яйца, окончил обучение и стал петухом.