К концу его монолога слезы, что таились внутри, вырываются наружу и скатываются по щекам. Он прав, но я не могу перестать винить его за все. За то, что влез, за то, что разрушил мой мир и вывернул его наизнанку, показав, что его больше не существует.
— Я добра тебе желаю, поняла? И я не просто так тебя нашел, но сказать сейчас большего не могу. Ты все потом узнаешь, Ангелина. Просто верь, что ничего плохого ни с тобой, ни с нашим сыном не случится. Ты моя жена теперь и находишься под моей защитой. Я знаю, что ты хочешь уйти, но это невозможно. Ни с сыном, ни без него. Ты останешься в моем доме.
Он ослабляет хватку, но не отпускает, не отталкивает от себя, продолжая шумно вдыхать и выдыхать и обнимать меня за талию. Я сама не понимаю, как ухватываюсь за его плечи. Меня почему-то шатает. Голова не работает, тело ослабевает, будто я сейчас упаду в обморок.
Мы находимся друг к другу слишком близко. В нос тут же ударяет тяжелый мужской запах: сильный, мускатный, с нотками чего-то цитрусового и… мужского. Сама того не понимая, дотрагиваюсь до бугристых мышц на его плечах, пальцы перебирают складки рубашки и натыкаются на жар, исходящий от его кожи. Я чувствую его даже сквозь грубую материю.
Взгляд наталкивается на вздутую вену на шее, на грубую, чуть смугловатую кожу, а потом я замечаю шрам за ухом. Непроизвольно веду рукой выше по плечу, прохожу воротник рубашки и касаюсь холодными пальцами горячей кожи прямо в области шрама. Их там, оказывается, несколько.
— Откуда они?
Адам дергает головой и отталкивает меня от себя. Я так быстро слетаю с его колен на мягкую обивку дивана, что не сразу понимаю, что стало тому причиной. Шрамы? Ему неприятно вспоминать то, как он их получил?
— Это глупости. Не имеет значения, — сквозь зубы выдает он, а после, потеряв всякий интерес ко мне, наклоняется, чтобы открыть дверцу авто и произнести: — Поехали, Дамир.
Глава 11
Домой мы добираемся в полной тишине, так как Адам не произносит больше ни слова. Он отворачивается от меня к окну и что-то быстро печатает в телефоне. Я хмыкаю и тоже отворачиваюсь. Не понимаю причину его недовольства. Я заметила шрамы и задала ненужные вопросы? В таком случае стоит выписать на листке список: разрешенных и запрещенных тем для разговоров.
Сейчас я не понимаю, как мы вообще сможем ужиться вместе, если даже в такой легкой ситуации споткнулись друг о друга. Я попыталась спросить, и он тут же оттолкнул меня, не желая делиться. Разве это нормально? По документам мы уже муж и жена, так почему он ведет себя так грубо и бесчеловечно?
По приезду Адам первым выходит из машины и следует в дом. Когда его широкая спина, обтянутая рубашкой, скрывается за дверью, я только выхожу из машины. К Родиону меня больше не проводят, маршрут я изучила сама, правда, на втором этаже замялась и остановилась у коридора, который ведет к комнате девочки. Интересно, она выходит на улицу? Гуляет? Или все время сидит в доме так тихо, что ее даже не слышно?
По пути в комнату почувствовала прилив молока, потрогала грудь и поняла, что сегодня Родиону будет что покушать. Надеюсь, что его не успели покормить смесью, ведь отсутствовали мы всего ничего.
— Ох, слава богу, что вы пришли, — восклицает Елена Эдуардовна, стоит мне зайти в комнату. — Я так и не покормила Родиона, пришлось убаюкивать его на руках, — она виновато опускает взгляд.
Сын мирно посапывает, правда, при этом интенсивно жует соску. Проголодался. Я улыбаюсь и забираю его с рук Елены Эдуардовны, сажусь на кровать, упираюсь в спинку, вытаскиваю изо рта Родиона соску и заменяю ее грудью. Малыш тут же просыпается и начинает интенсивно кушать. Проголодался, мой маленький.
— Мне сказали покормить малыша смесью, если вы не вернетесь быстро или у меня не получится его успокоить до вашего приезда, но я старалась, — няня улыбнулась. — Боялась, что если начнем кормить из бутылочки, да еще и сладкой смесью, Родя откажется от груди.