Сказав это, мама посадила меня обратно в корзину, взвалила её на спину и пошла прочь.
Люди зашумели у неё за спиной:
– Цзяюнь, дело-то уже к ночи, что ж ты их не пустишь переночевать? Им ещё столько без еды топать!
Тятя ухватился за корзину и потянул её назад.
Мама резко, как подрезанная, рванулась вперёд.
Они вдвоём чуть было не вытряхнули меня наружу.
Я испугался и громко заплакал.
В этот напряжённый момент тятя выхватил меня из корзины и сжал руками, как железным обручем. Мама попыталась вырвать меня, но не смогла.
Тятя закричал:
– Хочешь идти – уходи, сын останется со мной!
Мама закричала в ответ:
– Где ж ты раньше-то был, а? Сын уж вон какой, тут тебе надо стало?
– Моё – мне и надо!
– Мой он, по суду, к тебе никакого отношения не имеет!
– Как никакого отношения, а что ж ты с меня хочешь-то?!
– По суду хочу! Восемнадцать лет ты платить должен! Если не хочешь, то и чёрт с ним, не надо мне ничего!
Они ругались и тянули меня в разные стороны, и я плакал всё громче и громче.
Мне не было уже никакого дела до тяти, я ревел белугой и хотел к маме.
Все рыдали вместе со мной.
Люди стали кричать:
– Отпусти его, Цзяюнь, нечего сына пугать! Верни его куме, судьба ему быть с ней!
Наконец тятя с большой неохотой отпустил меня. Слёзы разочарования выступили у него на глазах.
Мама, словно боясь, что меня опять отнимут, взвалила корзину на спину и пустилась бегом.
Тятя заливался ей вслед:
– Куда понеслась? Хочешь идти, хоть поешь сначала!
Мама, не оборачиваясь, кричала в ответ:
– Чёрт с ней, с твоей едой! Не надейся меня поймать!
Тятя бежал за ней с плошкой дымящегося риса.
– Хоть возьми на дорожку!
Мама уносилась прочь:
– Иди к чёрту, я к тебе не за рисом пришла!
Наконец тятя остановился. Замер. Он глупо смотрел вслед удаляющейся маминой спине.
Мама бежала всё быстрее и быстрее, все шестнадцать долгих лет.
Потом, задним числом, деревенские говорили маме, что она тогда поступила правильно. Если б я остался на руках у тяти, то непременно бы умер – не от болезни, так от голода. Моя старшая сестра умерла семи лет от роду. Тятя тогда редко бывал дома – он работал столяром в производственной бригаде, детьми никто не занимался. Сестра заболела, слегла, и за целый месяц никто так и не догадался отвезти её в больницу. Деревенские говорили, что если б я действительно остался, то меня, скорее всего, ждала бы такая же судьба.
Мама спасла меня в самый страшный момент моей жизни.
Глава 2
Деревня называлась Аоси. Это была горная деревня туцзя[2] в десяти с лишним километрах от уездного города Баоцзин на западе Хунани.
Про то, что случилось тогда, я почти ничего не помню. Помню только колодец, старые деревья, землю, усеянную листьями, и лучше всего – как я плакал навзрыд, когда мама и тятя вырывали меня друг у друга. Не знаю, когда по науке дети начинают всё помнить, но все эти мелочи, все подробности были мои собственные, а не рассказанные мне потом деревенскими. Я всегда буду их помнить. Это первые воспоминания, оставшиеся у меня от мамы и от деревни.
Когда мама со мной ушла из родных мест, начались долгие годы скитаний, и в моей жизни появилось несколько постоянных точек, неизбегаемых ориентиров. Все мои будущие сражения с мамой вертелись вокруг них.
Уезд Гучжан был самым маленьким во всей Хунани. И сейчас в нём живёт дай бог сто тридцать тысяч. Несмотря на его малость, там из года в год рождалось немало одарённых природой людей. Я родился в Баоцзине, но вырос в Гучжане. Гучжан был такой маленький, что вошёл в пословицу. Городки с ладошку, улицы с пальчик. Когда в одном доме начинали готовить обед, пахло на весь городок. Когда кто-то пускал ветры, воняло на каждой улице. Мой приятель Янь Цзявэнь говорил: едва водитель въедет в городок, он должен сразу жать на тормоз, а то рискует проскочить его насквозь и не заметить. В уездном центре не было центральной площади. Когда в местной школе устраивали стометровку, на последнем рывке перед финишем школьники, не успев затормозить, залетали на соседские огороды. Неотъемлемой частью гучжанской жизни был, да и до сих пор остается висевший на столбе громкоговоритель. В семь утра, в полдень и в шесть вечера он начинал транслировать новости Центрального народного радио. Заслышав первые звуки передачи, весь городок обращался в слух. Несколько поколений его обитателей сверяли свою жизнь с этими звуками, повинуясь им как горну в военной части. Наверное, этот громкоговоритель – единственный оставшийся в живых прибор уездной радиостанции, достойный статуса национального культурного наследия.
2
Народность туцзя – одно из национальных меньшинств Китая. По происхождению туцзя относятся к народам тибето-бирманской языковой группы, но сильно китаизированы и говорят на китайском языке. В прошлом говорили на двух языках – северном и южном туцзя, но в настоящее время ими владеет менее 1 % населения. Туцзя сохраняют лишь некоторые черты самобытной культуры.